Художник Её Высочества

Бежал в тени планеты по вечернему городу мимо домов-галерей. В пролетающих окнах-картинах чего только не изображала жизнь. Люстры, от сквозняков медузными тенями пульсирующе плавающие в разноцветной воде потолков, лампочки-сиротки без одежд. Интерьеры на любой вкус. Голая женщина сдобных форм, метнувшаяся из ванной в спальню за ночнушкой, курильщик, пускающий в форточку конус папиросного дыма, супруги с упоением ругающиеся, людишки, людишки всяческих размеров, возрастов и плавностей. Многие холсты оставались пустыми, демиурги драпировали их шторами. Многие картины испорчены синюшным светом включенных телевизоров. А вот и его вавилонская башня. Кто теперь помнит, что первую вавилонскую башню строили художники, пытаясь достичь цели, упрятанной на небесах скаредными небожителями?

— Ужо я вам! Как долечу! Как напишу!

У двери мастерской Варвара.

— Здравствуй, Стёпа, — волнующийся голосок.

— А ты как меня нашла? Здравствуй.

Через канцелярию, конечно.

Теперь надо сделать так: «Тысячу пардонов, я только на секунду, за паспортом. Дела-с!». Ушли бы вниз, ручки облобызал, отженился, расстались, и через другие двери обратно. На цыпочках наверх, двери на ключ, ключ в окно, Августу: «Товсь!»

— Ну как дела, Варя?

Дела пошли. Живет в общежитии вон в том крыле, корпус такой-то, комната…, «Всё равно забудешь, дай лучше запишу.» Учебный процесс, хорошие педагоги, особенно магистр конформных отображений, смешной такой, носик — коленка у воробья. Москва-столица — карбид в луже, суть духа ртути, Меркурий — шумный малый, жить интересно.

— Стёпа… А я в тебя втюрилась. Не возражаешь?

О, поэзия белого цвета! Даёшь дальтонизм! Где он там летал? Зенитки, вы что — спятили?! У него уже не крылья, а решето. Приползли жабы, появились василиски, существа, ослабляющие астральный свет. Миссия у них такая. А вы: Учитесь! Учитесь дышать астральным золотом. Колеса мужицкие! Купить веревку и застрелиться. Степаново настроение, просто-напросто, в свободном падении.

— Ты мой первый мужчина.

Это хорошо в случае, если Джек собирается строить здесь свой дом. А если после ночной беготни и усталости, трех девичьих головок на его груди… это нехорошо-о-о-о. Кому что: новое поколение может быть и выбирает «Пепси», а его поколение, знаете ли, выбирает клизму.

Возраст у неё такой. Любовь — ослепляющий палач. Пальцы холодные, сердце пылкое, образы чудные, фантазии известной природы, придуманные диалоги, целование собственной руки. А тут перед ней молодой человек, не дурак, не дурен, размер воротничка: сорок три. Сушите серебряные весла, гребцы, спускайте пурпурные паруса. И впредь наука. Будешь знать теперь практикант, как у барышень появляются мысли о любви после получасового занятия арифметикой.

Девушка подошла, прижалась так страстно, что можно сказать — навалилась. Чтобы не опрокинуться на спину, пришлось машинально схватить деву в обьятия. Потянулась к нему лицом, Степан напрягся. Была же мысль — позавтракать колбаской с чесноком. Съела его губы, обвив руками шею.

— Меняю зябликов на бляздиков! Этот вороне на лету педикюр сделает. Целуетесь, орлы советские и светские орлицы?!

В дверях мастерской стояла Абигель. На губах ещё та ядовитая улыбочка. Яд действует избирательно. Пошла реакция на синильную кислоту. Правда, кому что: Абигели плюс ко всему резкое сужение зрачков — миоз называется, художнику — остальное: металлический вкус и жжение во рту, онемение кончика языка, головокружение.

Чистое ведь недоразумение! Классический несчастный случай.

— Брысь отсюда, — приказала Абигель Варварушке.

Та шмыгнула мимо его суровой подружки в двери.

— Я пришел картинку писать, а здесь…

Поражает яд с запахом прелого сена: стеснение в груди, томление, затем состояние мнимого благополучия, сердечная слабость, повышение температуры до любовного жара, дурнота.

— Картинку он собрался писать, а тут вдруг сигавошка с морковными губами. Пустыню, случаем, пылесосить не собирался?

Действие другого яда, масляной жидкости с запахом горчицы: впитывается в почву, кожу, картины, поражает парами и каплями. По поражению появляется покраснение, пузыри, затем язвы узорами.

Художник — маньяк и извращенец, который заманил девушку в мастерскую, но занимается тем, что только пишет её.

— Перестань! Ты же видишь, я не вру! Я картинку прибежал писать, а тут…

— Тут я вовремя опоздала. Надо же, как не повезло, мазилке!

Степан воздел руки, прося сочуствия. А воздевши, увидел, что пальцы дрожат. Природу таких перстотрясений понять не трудно. Страх.

— Хорошо. Тогда пиши, — указала на станок.

Нужно идти. Это приказ. Вот холст 70в100, белый несмышлённый, пинен на палитру, спичкой чирк — вспыхнуло пламя. Мастихином срезал размякшие бугры старой краски. Новые краски разноцветными червяками по палитре. Кисти всех номеров, что шпаги и стилеты для дальнего и ближнего боя.

— Что будешь писать?

— Тебя.

Не к этому ли он шел? Не строил ли дурацкую теорию, когда будущее пишется еще одной краской, имеющей название — страх.

— Аби, — где-то уже приходило понимание процесса. — Вот бы сейчас чуть страшнее? — и зубами чак-чак-чак. — Отрегулируй?