Представлять Кулибина императрице должен был граф Владимир Григорьевич Орлов, главный директор Академии наук. Сей пункт программы развлечений шел по ученой части. Впрочем, граф к наукам склонности не имел, и назначение в академию получил более для почета, нежели для пользы просвещения. Он с братом Григорием был одним из тех, кто помог Екатерине взойти на престол.
Церемония представления состоялась на второй день.
Орлов ввел Кулибина и Костромина в покой архиерейского дворца, где с благосклонной улыбкой, словно навсегда врезанной в лицо, сидела Екатерина.
Кулибин был взволнован, однако обычного достоинства не терял. Негромким твердым голосом прочел свою оду. Как полагалось, она прославляла императрицу словами торжественными и пустыми. Но конец неожиданный – в комплименте были скрыты смелые чаяния:
То было время возносливых. Не на русский народ – на гвардию, придворную знать опирался трон Екатерины. Вознесла она тех, кто помог ей взойти на престол, – Орловых, Понятовского, Салтыкова, и от сих горделивых народу не было ни щита, ни ограды. После ярославского случая подписан был указ о наказании кнутом и тюрьмой за попытку подавать прошения в собственные ее императорского величества руки.
Понят ли намек Кулибина, императрица виду не показала и оду приняла благосклонно.
Затем поднесены были телескоп, микроскоп и электрическая машина, с объяснениями действия приборов.
Показаны были часы яичной фигуры и объяснено театральное действо.
Подношениями Екатерина осталась довольна. Нежданно вдали от столицы и Академии наук неважного звания человек с высоким мастерством изготовил хитрые инструменты. Часы, и неоконченные, были весьма занятны.
Орлову было повелено вызвать Кулибина по окончании работы над часами в Санкт-Петербург.
Об окончательном приведении часов в действие сообщено было в столицу через губернатора Аршеневского в следующем году, однако вызова пришлось ждать долго. Кулибин вернулся с семейством в свой дом на Успенском съезде.
Только в конце лета позвал Кулибина губернатор. Аршеневский получил письмо от главного директора Академии наук. Граф Орлов предлагал спросить механического художника Кулибина, желает ли он определиться в академию для усовершенствования в своем художестве.
Иван Петрович отписал Орлову сам, что весьма желает быть при академии и насмотреться тамошних произведений.
Еще несколько месяцев прошло в переписке и сборах.
Упаковав бережно часы и приборы, в феврале 1769 года Кулибин вместе с Костроминым отправился в путь на четырех подводах.
В последнюю минуту прибежал Иван Шерстневский, помощник при делании приборов, слезно просил взять его и в столицу помощником. О просьбе Иван Петрович обещал не забыть. Пятериков же был устроен: открыл свою часовую мастерскую.
Императрице еще в Нижнем было от губернатора известно, что строены инструменты и часы иждивением просвещенного купца. И ныне отправлялся Костромин собирать жатву. Он искал не денег, а почета.
Счастливым был для него день, когда пришел он к Кулибину за своими часами с кукушкой. Счастливым был тот день и для Кулибина. Он дал ему четыре года доброго труда для свершения орлиных замыслов. Ныне знал Кулибин, что приманить орлов к себе на подоконник он умеет, нет в механике столь смелого почина, что был бы ему не по плечу.
Резво бежали лошади по зимнему накатанному пути на север, к Петербургу. Думал Кулибин в долгой дороге о новых больших трудах.
Художник механических дел
Кулибин носил русское платье. К Орлову он пришел в фиолетовом полукафтанье и черных бархатных шароварах, заправленных в сапоги.
Граф, гладко бритый, в пудреном парике и шелковых чулках, готовый ехать ко двору, оглядел Кулибина с улыбкой, посоветовал бороду сбрить напрочь, а платье надеть европейское.
Кулибин отвечал голосом кротким, но вовсе не робким:
– Нет привычки, ваше сиятельство, к босому лицу. И платье придворное мне не пристало.
Орлов пожал плечами и сесть не пригласил.
– О трудах твоих в Академии наук надлежит говорить с конференц-секретарем. А ежели государыня пожелает дать аудиенцию, будешь извещен.
И отпустил легким кивком головы.
К императрице Кулибин с Костроминым допущены были лишь через месяц. Государыня посмотрела часы в действии и повелела выдать в награждение Кулибину и Костромину по тысяче рублей. А Костромину сверх того пожалована была серебряная кружка с царским портретом и надписью: «За добродетель, оказанную над механиком Кулибиным».
Часы были отправлены в кунсткамеру при Академии наук, где хранились редкости натуральные и механические.