Художник механических дел

Вогнутость зеркал, и состав металла, и фасон шлифовальной машины, и способ полировки – все найдено было Кулибиным одной лишь силой разума, необыкновенностью дарования да огромным терпением в опытах. Помощь мог он найти только в поисках меры вогнутости зеркал, читая труды Ломоносова и Вольфианскую физику.

Два телескопа, микроскоп и электрическую машину сработал Кулибин менее чем в год.

Закончив труд, поднялся с Костроминым на холм, и глядели они в телескоп из Нижнего на Бал ахну, за тридцать с лишком верст. Видны были дома, как игрушечные, и людишки с ноготь ростом, а простым глазом ничего было не разглядеть.

Вернувшись в село Подновье и вовсе не дав себе отдыху, Кулибин принялся вновь за часы.

Готов был нарядный корпус – золотое яйцо, затейливо разукрашенное. Готовы были фигуры стражей, ангела, дев, литые из серебра. Оставалось собрать механизмы.

Ночами, после целодневного труда, он бормотал стихи – сочинял торжественную оду Екатерине, стремясь и не надеясь достигнуть совершенства безмерно любимого им поэта Михайлы Ломоносова. Сочинив, положил оду на музыку, подбирая на гуслях пристойный мотив. Ту музыку часы должны были играть в полдень.

Вот собран механизм часовой, сочленен с музыкальным. Поставлены фигуры для театрального действа, заведены часы.

И они не пошли.

Фигуры остались мертвы, не играла музыка, и после нескольких минут хода замерли стрелки циферблата.

А Екатерина была уже в пути к волжским городам.

Кулибин заперся с Пятериковым и не выходил даже к обеду – еду им приносили в рабочую горницу. Когда усталость валила с ног, дремали тут же, в мастерской.

Где ошибка? Неточно могла быть изготовлена какая-либо часть, а их без малого пять сотен. Могла быть ошибка расчета, ошибка в соединении частей. Все перебрать – время потребно немыслимое. Остротою взора, напряжением мысли, чутьем своим к механике стремился Кулибин одолеть беду.

От горделивых ограда

Вниз по Волге от Костромы шел великолепный караван. На передней зеленой галере[8], украшенной резными вызолоченными изображениями морского бога Посейдона, наяд[9] и тритонов[10], следовала императрица с приближенными. На прочих – огромная свита, иноземные послы.

За галерами тянулись суда с провиантом, суда экипажные, суда лазаретные.

В Нижнем губернатор, чиновники, помещики и купцы, хоть долее года ждали царского поезда, с ног сбились. Мостовые надобно было чинить, дома красить, неприглядное подальше с глаз убрать.

Государыне готовили архиерейский дворец. Для приближенных, свиты, послов, для бесчисленной челяди очищали богатые дома. И надлежало помнить: хлопот не оберешься, отведя графам Орловым дом поплоше, нежели графу Шувалову, или посланнику австрийскому на горницу меньше, нежели прусскому.

И забота особая: не соскучилась бы государыня, не омрачил бы непорядок ее веселости. Дурное расположение духа могло иметь злые последствия.

Среди приготовленных развлечений отведено было место Кулибину. Расчет Костромина оправдывался. Губернатор и архиерей решили, что государыне приятно будет оказать покровительство таланту и похвалиться пред иноземцами художеством русских людей.

Предполагалось подношение часов, телескопа и, сверх того, сочиненной Кулибиным оды.

Но губернатор прослышал, что с часами неладно. Всякий день посылали в Подновье, к Костромину, справляться – готовы ли.

Бледный от волнения Костромин разводил руками. Кулибин сидел запершись и на вопросы не отвечал. Губернатор уже дважды выразил Костромину неудовольствие: не ввел ли он начальство в заблуждение, раззвонив о несбыточных чудесах?

Накануне приезда Екатерины Кулибин, похудевший, отворил двери и позвал Костромина.

Часы, заключенные в золотом яйце, шли, однако куранты и театральное действо готовы были не полностью.

– Более того сделать нельзя. На приведение всех фигур в движение потребно еще время.

Впрочем, и без того видом своим часы были необыкновенны. Костромин послал к губернатору гонца: представлять Кулибина царице можно.

Встречали императрицу торжественно. Поглазеть на редкое зрелище сбежались все нижегородцы. Тротуары, где толпился народ, для спокойствия огородили веревками. Близко к каретам приказано было никого не допускать – как бы не обеспокоили императрицу прошениями. Случай такой был в Ярославле, и государыня гневалась.

Гремели барабаны. Играла музыка.

Лошади шли шагом. Екатерина из кареты осматривала город. Мостовые ей понравились – деревянные, из тесаных досок. Езда, как по полу, – без тряски и шума. Местоположением город прекрасен, однако строением мерзок. Дома купеческие и дворянские все из дерева и в один ярус. А в переулках, тут же у главных улиц, хибарки мастеровых да черного люда чуть не на боку лежат. И скрыть их от глаз государыни губернатор не мог.