Хулиганский Роман (в одном, охренеть каком длинном письме про совсем краткую жизнь), или …а так и текём тут себе, да…

В то лето взрослые кварталов Горки увлеклись волейболом. После работы и домашних дел Мама одевала спортивный костюм и отправлялась на волейбольную площадку, до которой рукой подать – через дорогу и к песчаному боку Бугорка, похожего на какой-то холм из Русских Былин… Игра велась «на вылет», команды сменяли одна другую до бархатистой ночной темени, что сгущалась вокруг жёлтого света лампы на одиноком деревянном столбе рядом с волейбольной площадкой. Игроки кричали друг другу упрёки или азартно пререкались с командой по ту сторону сетки, но с судьёй никто не смел спорить, потому что он высоко сидел и у него был свисток.

Болельщики менялись тоже. Они приходили и уходили, орали по ходу игры, загодя сколачивали свои команды на смену проигрывающей, били на себе комаров наседающих из темноты или отгребали прочь их пискливые полчища широколистыми ветками… И я там был, и комаров кормил, но они всего лишь невнятное припоминание, зато память уважительно хранит то редкостное ощущение породнённости, единства – всё это мы, мы все свои, мы – люди. Жаль, что кому-то из нас пора уходить, но—посмотри! – вон ещё подходят. Наши. Мы.

(…так давно всё это было… до того как TV и WIFI разделили и рассовали нас по отдельным камерам…)

~ ~ ~

С приближением осени Мама начала обучать меня чтению Азбуки, где множество картинок, а буквы нанизаны на чёрточки, чтоб легче складывались в слова. Но буквы, даже нашампуренные, упирались и не хотели стать словами. Иногда, чтоб сократить азбучные муки, я мухлевал и, рассмотрев картинку рядом с буквами, объявлял: —«Лы-у-ны-а… Луна!» Но Мама отвечала: —«Не ври. Это «Ме-сяц».

Я эхал, пыхал и принимался снова превращать слоги в слова и через пару недель или через три, ну ладно, спустя месяц, мог нараспев вычитывать из конца книги про комбайн, что косит колосья в колхозном поле…

На Бабе Марфе никак не сказалось заявление Юрия Гагарина на встрече с журналистами, что пока он там летал, то никакого Бога в небесах не видел. Наоборот, она начала настойчиво и скрытно вести анти-атеистическую пропаганду среди подрастающего меня, чтобы втихаря сделать своего старшего внука верующим. Она ежедневно советовала мне поиметь ввиду, что Бог всё знает, всё-всё может и, между прочим, в состоянии исполнить любое желание. А всё за что? Да просто в обмен на ежедневные молитвы – всего и делов то! Пустяк же, правда? Зато в школе, с Божьей помощью, у меня всё пойдёт как по маслу. Захотел получить «пятёрочку»? Помолись и – получи! Честный обмен, а?.

И я дрогнул. Впал в соблазн и, продолжая таиться и внешне ничем не показывая, я стал секретным верующим. Эта скрытность исключала возможность расспросить и выведать что полагается верующему делать конкретно. Неподкованность в Боговедении вынудила неуча к пользованию обрядами собственного производства. Спускаясь играть во Двор, я на минутку заскакивал в самое укромное место в подъезде – за узкую подвальную дверь и там, в темноте, говорил, не вслух даже, а про себя, в уме, то есть: —«Ну ладно, Бог. Сам всё знаешь. Видишь же, крещусь вот». И я накладывал крестное знамение, примерно в области пупка…

Однако, когда до школы осталось только два дня, что-то во мне взбеленилось и я стал Богоотступником. Я отрёкся от Него. И сделал это не таясь. И очень громко. Я вышел в чисто поле рядом с Мусоркой и что есть мочи прокричал «Бога нет!» Крик прозвучал в пустой предвечерней тиши без отклика, без эха. Одиноко как-то. И хотя вокруг никого не было—ну ни души—я всё же принял меры предосторожности, просто на всякий. Ведь если всё ж случайно кто услышит, скажем, из-за за забора вокруг мусорных баков, то сразу угадает: «Ага! Раз этот мальчик тут орёт, что Бога нет, то и дураку ясно – он перед этим верил в Какого-то Него». А это просто стыд для мальчика, который не сегодня завтра станет школьником. По такой веской причине, вместо отчётливо и чистого Богохульного отречения, я выкрикнул его неясными гласными: «Ы-ы ы!». Но всё же громко…

Ничего не произошло…

Обернув лицо кверху, я проорал «Ы-ы ы!» ещё раз, а затем, в виде финальной точки моим отношениям с Богом, плюнул в небо. Ни грома, ни молнии в ответ. Только щеки ощутили измельчённые капельки слюны, что шли на посадку. Не точка вышла, а многоточие. Ну да не велика разница. И с лёгкой душой пошёл я домой, освобождённый.

~ ~ ~