Хутор Гилье. Майса Юнс

— Ты что, Ларс, отправился в лавку за табаком? Если встретишь по дороге изящную барышню в экипаже, то передай ей привет от капитана из Гилье — это ведь моя дочка, она возвращается домой из столицы.

А если проходила какая-нибудь бедная старуха, то, к ее великому изумлению, капитан кидал ей медную монетку и говорил:

— На, Кари (или «на, Сири»)… Тебе это пригодится. Вместо того чтобы тащиться по дороге с клюкой, подъедешь до следующей почтовой станции.

Удивлению старух и в самом деле не было предела, потому что обычно стоило капитану увидеть нищую старуху, как он обрушивал на нее поток брани. Готовый набор проклятий и те ругательства, которые капитан в порыве вдохновения сам сочинил, когда жил в казарме, переполняли его и должны были хоть время от времени находить себе выход. Местные нищенки давным-давно к этому привыкли и знали, что их ожидает на хуторе Гилье, где, впрочем, им всегда удавалось набить на кухне суму. Ругань капитана, сопровождаемая заливистым лаем Догоняя, звучала для них как отбой, который трубят в военном лагере.

Но в эти дни, когда капитан в радостном волнении расхаживал взад-вперед, ожидая возвращения своей любимицы, он вел себя дома так, как обычно вел себя только среди чужих, благодаря чему и снискал в округе, как и у своих солдат, любовь и славу приветливого и веселого человека. Он снова стал молодым, жизнерадостным и беззаботным Петером Йегером.

После обеда капитан подошел к клавесину и взял аккорд, чтобы проверить, не ослабли ли опять струны. Затем он взял ноту и пропел ее своим густым басом. Вдруг Йёрген, стоявший у окна, воскликнул, что видит движущуюся точку на светлой части проезжей дороги. Вон там, вдалеке, на той стороне озера.

Капитан схватил подзорную трубу и выскочил на крыльцо, потом снова вбежал в дом и занял позицию у открытого окна. Каждый раз, когда из-за поворота вновь появлялась движущаяся точка, он звал мать.

Экипаж двигался медленно. Вороной сам останавливался, как только навстречу попадался прохожий, и долговязому Уле волей-неволей приходилось всем давать объяснения. Молодая дама в дорожном плаще, с зонтиком от солнца, в перчатках, с роскошным, обитым латунью чемоданом — это уже само по себе необычное зрелище. Но то обстоятельство, что эта дама не кто иная, как дочь капитана из Гилье, возвращающаяся домой, превращало эту встречу в сенсацию. И сенсационная новость успела облететь округ еще до того, как экипаж остановился у дома Йегера.

…Перед домом стояли мать, и отец, и Йерген, и Теа, и унтер-офицер Трунберг с портфелем под мышкой. Прислуга толпилась в прихожей. Долговязый Ула был лишен радости помочь молодой хозяйке выйти из экипажа, потому что она спрыгнула прямо с подножки в объятия капитана. Затем она расцеловала мать, прижала к себе сестренку и, схватив Йёргена за чуб, завертела его на ступеньках, чтобы он сразу почувствовал, что она вернулась домой.

Да, это ее зонтик, она, видно, его потеряла. И мать с озабоченным видом взяла зонтик из рук босоногой служанки: подумать только, такой дорогой, красивый зонтик с бахромой и ручкой из слоновой кости Ингер-Юханна бросила, не посмотрев даже куда, и он валялся прямо на земле, где-то между крыльцом и экипажем!

Капитан собственноручно помог дочери снять плащ. Волосы, платье, перчатки… как она ослепительна! Настоящая элегантная дама с головы до ног.

Их солнышко вернулось к ним в дом.

— Весь день я мечтала поскорее услышать запах твоего табака, отец, и увидеть, как твое лицо скрывается в облаке дыма! Мне кажется, ты немного пополнел… А потом на тебе этот парадный мундир. Ты мне всегда представлялся в твоей старой, лоснящейся форме! А мама… Мама!

Она побежала за матерью в чулан, и они долго оттуда не выходили. Когда Ингер-Юханна снова появилась в столовой, ее возбуждение уже несколько улеглось.

В кухне жарко топилась плита. Марит, коренастая, краснощекая девушка с ослепительно белыми зубами и маленькими руками, так усердно мешала кашу, что пот градом катился у нее со лба. Она ведь прекрасно знала, что Ула любит кашу очень крутую, такую, чтобы ложка стояла. Ингер-Юханна тут же вызвалась ей помочь, а затем стала сучить нитку на прялке Турбьёрг.

Капитан ходил за дочерью по пятам и глядел на нее влажными от умиления глазами. Когда наконец они вернулись в комнату, отец вынул из шкафа бутылку, чтобы Ингер-Юханна угостила всех домочадцев, и они выпили за ее возвращение домой.

В столовой был сервирован ужин. Белоснежная скатерть, голубая форель утреннего улова, а на сладкое — любимое блюдо Ингер-Юханны: клубника со сливками.

— Не вздумайте только ее будить, она вчера так устала, — сказал отец на следующее утро.

И поэтому Теа с половины седьмого сидела на пороге комнаты сестры и ждала, пока там раздастся хоть малейший шорох, чтобы внести поднос с печеньем, потому что было решено, что Ингер-Юханне подадут кофе в постель.