Хвала и слава. Книга третья

— Пан поручик! — проговорил он очень резким, очень твердым голосом. — Пан поручик!

Спыхала нагнулся. На тротуаре лицом к земле лежал Анджей. Он был без шапки, волосы спутались. Слабый свет от догоравших уже танков доходил и сюда. Эльжбета упала на колени.

— Что вы делаете? — неуверенно проговорил Спыхала.

Он просунул руки под тело и перевернул его лицом вверх. Эльжбета склонилась над ним. Анджей был мертв. Спыхала выпрямился и откашлялся. Кацусь ничего не понимал.

— Скажите, — все повторял он, — это труп? И больше уже ничего? И больше уже ничего?

Спыхала положил ему руку на плечо.

— Пан поручик мертв, — сказал он мягко.

Эльжбетка еще ниже склонилась над лицом Анджея.

Его огромные голубые глаза были раскрыты. В их белках поблескивало розовое пламя догорающих танков.

Глава шестнадцатая Эпилог и продолжение

I

Было шесть часов. Как и всегда в эту пору, Рио окутывал густой голубоватый сумрак и, пока не вспыхнули фонари, был виден широкий простор океана и высокие волны, которые подымались из глубин и шли к берегу. Было очень жарко, хотя недавно прошел дождь. Пан Голомбек сидел на веранде маленького домика, прилепившегося к горе над амфитеатром великолепных зданий Копокабаны, и тяжело дышал, уставясь на синий простор, видневшийся из-за кровель. Впрочем, он и сам не знал, на что смотрит, и не понимал, что с ним творится. Потом, кое-как придя в себя, поднял руку и включил электричество. Свет лампы выхватил из мрака деревянную мебель и циновки, которыми была устлана веранда. В домике никого не было. Вычерувна и Колышко только что ушли в город, они готовили какой-то спектакль.

Перед уходом они отчаянно повздорили. Колышко уверял Галину, что ей не следует приглашать для участия в своем спектакле некоего польского актера; ведь он скомпрометирован, был коллаборационистом и к тому же в Бразилию приехал совсем недавно. Галина издевалась над щепетильностью Керубина.

— Ты рехнулся! Можно подумать, что я в восторге от коллаборационизма! Но неизвестно еще, как бы поступил ты, если бы остался на родине, — говорила она своим низким голосом, надевая в передней шляпу, точно ей была нипочем чудовищная жара экзотического города.

Колышко не уступал.

— Но ты же не сможешь играть на родине, когда мы вернемся, — сказал он запальчиво.

Вычерувна остановилась перед ним и смерила его взглядом с головы до ног.

— Почему ты всегда говоришь вещи, в которые сам не веришь? — спросила она, цедя слова сквозь стиснутые зубы. — Ведь ты прекрасно знаешь, что мы не вернемся на родину. Ну что мне там делать?

— Шифман писал тебе, — бросил Керубин уже менее уверенно.

— Плевать мне на его писанину, я не желаю играть для большевиков, — безапелляционно заявила Вычерувна. — Я буду играть здесь!

— Ты не знаешь португальского, — заметил Колышко. — Торчим тут четыре года, а ты ни словечка не выучила.

— И все-таки выучу, — упрямо возразила актриса. — Через год выступлю в «Электре» на португальском языке. Они тут никогда еще не видывали «Электры». Посмотришь, как все завоют от восторга…

— Пан Франтишек, — обратился Керубин к Голомбеку, — мы выйдем на минутку в кафе, надо обсудить предстоящее выступление Галины. Вы посидите дома?

Голомбек буркнул:

— А куда мне идти?

— А что будет на ужин? — спросила Галина пана Голомбека, который, по-видимому, исполнял в доме роль интенданта.

— А что еще может быть? — безразличным тоном ответил пан Франтишек. — Чай, вяленое мясо, фрукты, сыр…

— Вы принесли печенье из своей пекарни?

— Во-первых, не моей, а той, где я работаю, — вдруг проворчал Голомбек. — А печенье я принес.

Внезапно выражение его лица изменилось, он улыбнулся и голос его опять стал мягким:

— Не только печенье. Сегодня я испек несколько тортов по моим давнишним рецептам. Пусть полюбуются… Только вот мука у них подгуляла… Но мне удалось раздобыть немного пшеничной муки для бисквитного слоя… А начинка кофейная. Один такой тортик я принес домой. Кофе тут действительно приличный.

Галина расчувствовалась и расцеловала пана Франтишека в обе щеки.

— Вы просто образец благородства, — сказала она. — Что бы мы без вас делали? Трудно даже представить…

Она заметила белый конверт в руке пана Голомбека.

— Что это такое? Письмо? Вы получили письмо, пан Франтишек? От кого?

— От жены.

— От жены? — Галина удивилась. — Первое после войны? Верно?

— Первое, — неуверенно ответил он.

— А что же она пишет? — осведомилась актриса. Видно было, что спросила она просто из вежливости, что ее это нисколько не занимает.

Голомбек смутился.

— Еще не прочел, — сказал он, заливаясь краской, — боюсь вскрыть.

— Боитесь? — простодушно удивилась Галина и добавила с улыбкой: — Вы настоящий чудак. Ведь там же могут быть важные новости.

— Конечно, могут, высокочтимая пани Галина, — сказал Франтишек, в нетерпении переминаясь с ноги на ногу. Видно было, что ему хочется остаться одному.

— Ну так идем, — сказала Вычерувна, беря Колышко под руку. — Любопытно, чем кончится дело с этим спектаклем.

И они вышли.

Голомбек глянул с балкона, чтобы убедиться, что они действительно ушли и никто не помешает ему читать письмо.