Хвала и слава. Книга вторая

— Мы заехали к бабушке, думали, может быть, она с нами поедет. У отца начался приступ. Я сделала ему укол. Это заняло порядочно времени. Надо было приготовить шприц…

— Ну и что? Приступ прошел? Кто вел машину?

— Отец и вел. Но когда мы выехали, уже начиналось утро.

— Было уже светло, — вздохнула Геленка.

— Какая неосмотрительность! — с упреком, но куда-то в пространство произнесла пани Эвелина.

— Ну и что? Ну? — допытывался Анджей.

— Что «ну и что»?! — вспыхнула Геленка. — Бомбили. — И плечи ее передернулись. — Ужас!

— Мы побежали на картофельное поле. Уже около Седлеца. А когда вернулись, машины не было.

— Как это не было? — поразилась Ройская.

— Не было и все.

— Может, в нее попала бомба? — спросил Анджей.

Оля отрицательно покачала головой.

— Нет, бомбы упали гораздо дальше, — пояснила Геленка.

— Что же произошло? — спросила Ройская.

— Машина уехала, — сказала Геленка и расплакалась.

— Да ну тебя! — прикрикнул на нее Анджей. — Этого еще не хватало.

— Какой ты злой, — сказала ему мать. Ройская прижала к себе Геленку.

— Мне даже показалось издалека, с того картофельного поля, что автомобиль поехал, — сказала Оля, — ноя подумала: это невозможно… Франек был куда ближе к машине, чем мы. Он лег в канаву, а нам велел спрятаться в картошке… Бомбили шоссе долго…

Геленка вздрогнула в объятиях тети Эвелины.

— Ну, мы и подумали, что он поехал сюда. Мы же ехали в Пустые Лонки, понимаешь ты? — Оля протянула руку к Анджею, но тот ее не взял.

— Может быть, он остался в Седлеце, — сказала Ройская.

— Весь этот поток шел на Седлец, — сказала Оля, — а дорога на Пустые Лонки была свободна. Мы наняли у кузнеца телегу, ну, там, у распятия. Вот и приехали…

— Надо было ждать отца на том же месте, — гневно закричал Анджей, — хоть до ночи.

— Но ведь автомобиль уехал, — сказала Геленка, оторвавшись от груди Ройской и глядя на Анджея заплаканными глазами. — Я же сама видела.

— Ты видела?

— Видела. Папа сел и поехал.

— Один?

— Нет, там были еще какие-то люди. Я кричала, но было далеко.

— Странная история, — Ройская даже запнулась на слове «странная». — Но войдите же в дом. Вещей у вас никаких нет?

— Нет, — прошептала Оля.

— Хорошенькая история, — пришла наконец в себя Ройская. — Ну, ничего не поделаешь. Идемте. Умойтесь. Сейчас будет обед.

Озадаченная исчезновением Голомбека, Ройская даже не подумала о том, что сейчас случится. Оля, опираясь на плечо Анджея, вошла в переднюю и тут же, у вешалки, остановилась, снимая полотняную шляпку с вуалью. Анджей помог матери снять пальто. Потом Оля вновь повернулась к вошедшей Ройской, к которой прижималась заплаканная Геленка. Ройская начала уже было:

— А Геленка выросла. Этакая громадная девица…

И вдруг заметила, что Оля застыла, приоткрыв рот.

В углу передней стоял худой, высокий Спыхала. В сумрачном помещении он казался гораздо моложе, чем был, просто даже молодым. Он низко поклонился Оле. Оля застыла. И только через минуту протянула Казимежу руку. Тот поцеловал кончики ее пальцев, но не сказал ни слова. Анджей, стоявший за матерью, с удивлением взирал на эту сцену. Внешне такая банальная, она показалась ему какой-то необычной, словно происходило это где-то за пределами реального. Но теперь ведь все было за пределами реального.

Когда через полчаса гости и домочадцы сошлись к обеду, все уже полностью овладели собой и разговор шел, как и положено, чисто светский. Только Анджей не принимал в нем участия, а все поглядывал на окно, и если по дороге за парком проезжала какая-нибудь машина, вставал и подходил к окну. В течение обеда это случилось дважды. Обед прошел как обычно. Оля расспрашивала о Валерии. Последнее время тот с Климой и маленькой Зюней был в Седлеце, но с самого начала войны мать не имела о нем никаких известий.

После обеда перешли в гостиную пить кофе. Ройская придавала особенное значение тому, чтобы домашний распорядок не изменился ни на йоту. Так поняла она слова Казимежа, произнесенные над гробницей: «Именно сейчас этого нельзя допускать».

Включили радио, но Варшава молчала. Анджей принялся шарить по всей шкале. Напряжение было слабое, мало что удавалось поймать — раздавался лишь треск.

Но вот послышался резкий женский голос, говорящий по-белорусски. Диктор, очевидно из Минска, передавала для других станций или для редакций газет последние известия. Известия предназначались для печати, так как диктор подчеркивала написание трудных иностранных названий, передавая их по буквам и называя знаки препинания. Особенно Анджея поразило слово «запятая» — «коська», — которое диктор произносила, словно с каким-то наслаждением: «куоська». Голос ее звучал задорно и весело.

«Правительство польской республики, — сообщала эта неизвестная женщина, — сегодня покинуло территорию своей страны (куоська) направившись через Залещики (Зоя — Александр — Людмила…) в Румынию…»

«…главнокомандующий польских военных сил маршал Рыдз-Смиглы (бесконечный перечень имен) также оставил свою армию и выехал следом за президентом Мосьцицким и правительством в королевство Румынию…»

Дикторша щебетала безостановочно. Особенно приятным голоском она произнесла: