Ноутбук и все мои вещи, которые я брал на сессию, спасибо Кате, спасены. За исключением телефона. Его уже не вернуть.
Юра поет очень и очень грустную песню, посвященную нашему общему другу, решившему уйти из жизни.
Тот друг, его звали Егором, покончил с собой, потому что не смог выносить муки. У него был рак. Тот же самый, что у меня.
Может, стоит и мне наложить на себя руки? Чего тянуть? Сам мучаюсь и мучаю дру… Уже никого не мучаю.
Как быстро у человека может поменяться взгляд на жизнь. Вот я думал, что чего-то добьюсь. Выпущу печатный рок-журнал, запишу новый альбом в команде Bish-B. И жизнь продолжится.
Теперь думаю совсем иначе.
Юра был очень эмоциональным парнем. Открытым. Я пытался быть похожим на него, но долгое время получалось совсем не так, как хотелось. Татьяна Воронина говорила, что просто нужно быть самим собой, только тогда можно найти гармонию в душе.
Я не хотел быть собой. Потому что знал: гармонию мне уже никогда не найти. Когда я это я, вокруг меня вертится сильный ветер, постоянно сбивающий с ног. Ветер этот состоит из меня.
А что есть я? Это поступки, оброненные мною слова. Мои взгляды, желания, чувства и эмоции — все то, чем жил и живу. Я — окружавшие меня люди. Архив воспоминаний.
Я — шлюха-мать, алкоголик-отец, вор и извращенец.
Максим Волков стремился убежать от себя. И у него получилось это сделать с появлением Макса Остина — рок-музыканта, журналиста-гуманитария. Не такого, как Волков. У него получилось сбросить все то, чем он жил, разогнать ветер.
Только вот сейчас лежу на диване, пялюсь на монитор самсунговского ноутбука и понимаю: Макс Остин куда-то делся.
Я снова я, мистер, мать его, Волков. Вокруг меня снова тот же сильный ветер, который скинет меня с дивана и подтолкнет к кухне за ножом.
Потому что Макс Остин — иллюзия.
Я создал его образ в голове и думал, что это и есть я.
Я всегда был Максимом Волковым. Каждую секунду.
Эмо. Самоубийца. Бисексуал. Парень, сходящий с ума от синих волос.
Я.
Все, кем и чем когда-то был, — я.
Словно открыл истину.
Только вот Максим Волков устал от самого себя.
Этот гребаный ветер, как втягивающая воронка. Он сжимает меня со всех сторон, пытаясь раздавить, превратить в кашицу из крови, костей и кишок.
Чувствую, совсем скоро ветер своего добьется.
Только сейчас замечаю, что в руках держу конверт с того света. Настало время открыть его.
Распечатываю конверт и достаю двойной листок в клетку. На первой и последней страницах нет ни слова.
Разворачиваю и вижу в центре третьей страницы всего две строчки.
«Ты не одинок. У тебя есть я.
Юрий».
Господи, сейчас расплачусь. У меня есть он. Как и я — мертвец.
Бросаю письмо на пол.
Мне, по всей вероятности, остается доживать свои дни здесь, в незнакомом доме на окраине Арзамаса. Если, конечно, Катькина мамаша не вышвырнет меня догнивать на улицу.
И все-таки Юра, оказывается, знал, что для меня самое дно — оказаться в полном одиночестве.
Песня «Кофе на окне» закончилась и заиграла снова. Мой указательный палец, щелкнув мышкой, поставил ее на повтор.
Есть множество верных способов завершить жизнь самоубийством.
Я наконец принимаю другу позу. Присаживаюсь. Еще раз проверяю почту.
Нет даже спама.
Поднимаюсь, иду на кухню. Завариваю кофе и с чашкой в руках возвращаюсь на диван.
А есть очень болезненный способ — харакири. Вспарывание живота.