Хватит ли на всех пирацетама?

Я забросил чемодан на полку, застегнул сеткой и, переволочась через коленки моего будущего соседа по турне, с которым еще не познакомился, плюхнулся в кресло.

— Простите, — буркнул я ему извинение, устроился поудобнее и только тут взглянул в его лицо.

— Ничего, все нормально, — кивнула она. Ее личико было белее белого мрамора. Я смутился, зарделся, еще и еще раз принес извинения, а потом назвался.

Ее звали Эолой и она ехала по настоянию родителей повидать мир, пока в колледже длились каникулы.

— В чем-то мы с вами схожи, согласитесь, — засмеялся я, — может быть и подружимся.

— Господа, мороженое! — прервал нас громкий баритон. — Эскимо в шоколаде, в вафельных стаканчиках, с ванилином, клубничное. Берем мороженое!

С огромной картонной коробкой, перехваченной жгутом он пошел по проходу. Я вспомнил, что такое уже видел когда-то в электричках.

— Вам какое? — громко спрашивал он и все в салоне притихли, все уставились на него, а он невозмутимо приближался.

— Нам тоже, — попросил я. — Эолочка, угощайтесь.

— Что выбираете, господа?

— Какое вам, Эолочка?

— Любое, — капризно сказала она.

— Два клубничных, — сказал я парню.

Мы приняли по стаканчику, стали неторопливо лизать, а парень чего-то продолжал стоять.

— А деньги?

Я обернулся на задние кресла — не у них ли он что спрашивает.

— Я к вам обращаюсь. Деньги?

— Деньги? Ах, деньги! Ну разумеется, ну какие могут быть вопросы, — я перекладывал мороженое из руки в руку, а свободной рукой судорожно шарил в карманах.

— Возьмите, — сказала Эола. Она достала свой кошелек и расплатилась с парнем. — Да не ищите, бог мой, я заплатила, ну какой вы смешной, сказала она мне, все еще шарившему пыль по карманным швам. Я покраснел наверное больше, чем вареная креветка и изо-всех сил постарался стушеваться. Случайно я сунул руку в нагрудный карман и совсем уж неожиданно нащупал что-то круглое, могущее оказаться и монетой. Я поскорее извлек ее на свет — и действительно это оказалась монета номиналом в 50 (чего?), на обороте которой рельефно выступало что-то отдаленно напоминающее штурвал парусника.

— Возьмите, Эол, — смятущийся, протянул я монету и тут же проворно добавил: — а остальное, если не хватает, я малость попозже отдам, ладно?

— Спрячьте, — посерьезнев, проговорила девушка. — Ох, да спрячьте же, наконец, бог ты мой.

— Но почему вы не хотите взять! — обиделся я. — Говорю ж, угощаю. Возьмите, — я сунул монету ей в карман.

— Да что вы ко мне лезете! — взвизгнула. Она испуганно вытащила и поскорее отдала монету мне. — Вы что, дурачок? Это ж пятьдесят империалов.

— Это… мало? много?

— Вы что, дурачок? — повторила она. — Мороженое стоит… в десять тысяч раз меньше.

Ее испуг передался мне.

— Извиняюсь, не знал, — пробормотал я сконфуженно.

— Откуда ж вы… такой?

— С Земли.

— Откуда, откуда? — и тут, будто поняв все, она рассмеялась чистым звонким голосом. — Ой, у вас мороженое течет.

Я приподнял стаканчик и вдруг со дна его сорвалась большая молочная капля и — прямо на штаны. Я сразу бросился к опасному месту, высасывая ставшую неприятной сладость. Теперь тающая жидкость грозила перелиться через край, впрочем, набухая и на дне Я опять высосал, и опять, и тогда только обвел глазами окружение. Не заметил ли кто происшедшую со мной неловкость?

Эола тоже мучилась. Глубокая трещина ее стаканчика протекала вся разом, и Эола с повлажневшим личиком внимательно следила за неуправляемым процессом таяния. Я снова высосал сгруппировавшуюся на моем мороженом каплю. Насколько я мог видеть, половина автобуса была в нашем положении.

— Горячие мясные беляшики!! — пронеслась по проходу горячая полногрудая женщина с алюминиевым коробом.

— Покупайте газеты! Интересные — жуть! Программа телепередач. Анекдоты. Криминал. Людоеды. Маньяки. Новости. Газетки, пожалуйста.

— Внучиньки-и!.. Бога! Бога неза… бутти-и, — опять заголосила дорвавшаяся до аудитории бабка.

Мимо нас неспеша пробрался дед с газетами и вышел через заднюю дверь. Автобус заурчал.

Тронулись! Я и забыл про мороженое и еще одна капля шмякнулась в шнуровку туфли. Начало поездки выдавалось катастрофическое. Последний глоток льдом обжег горло. Я откинул голову на высокую спинку кресла и посидел немного спокойно, приходя в себя. Оставались пальцы. Они были запачканы подсыхающим молоком и липли ко всему — и не только липли, но и просто мешали. Рядом сидела девушка, а подальше другие люди, так что облизывать было неприлично, но еще стыдливее было осознавать, что забыл захватить с собою носовой платок. Душа моя то краснела, то леденела.

Когда все мучения кончились (с подачи Эолы я вытерся ее платком), я вновь откинул голову и почти с оргазменным восторгом наблюдал, как через проход наискось респектабельный мужчина кусал беляш и из него струйкой во все стороны брызжал сок.