Хватит ли на всех пирацетама?

Теперь же я достаточно утомил Вас пустяками, что легко перехожу к дальнейшему повествованию.

Как только я твердо решил покинуть темную для меня столицу Сколопентерры, сразу объявилось немало доброжелателей, а иные назывались и друзьями, которые стали советовать как мне далее быть. Одни предлагали немедля отправляться на поклон к Королю Руслану; другие во весь голос сожалели о том, что я отказался лететь восвояси, считая, что я упустил немыслимую возможность махом разбить гордиев узел противоречий, и сожалели так, что доходило и до стычек даже; но хорошо, что остальные отчетливо понимали, что под жалостью их кроется гордыня, а не сердечное участие. Третьи же, не вникнув в то, о чем идет речь, мгновенно приводили массу примеров, когда путник, оказывавшийся перед выбором, в конце концов ходил «и налево, и направо, и прямо».

Единственно по-деловому и в своем роде оригинально поступил Гурвиц, живехонько добывший туристическую путевку по странам ближнего зарубежья и вручивший ее мне со словами:

— Поезжайте, Князь, развейтесь, осмотритесь и совершеннейше не думайте ни о чем, что вас беспокоило — за этим еще станется. Да отдохните, пока дают — что ли мне вас наставлять как ребенка.

— Вы правы, — ответил я, — это именно то, что мне сейчас нужно. Долг с моей стороны.

— Езжайте, полноте! Поднимем в честь отъезда бокал с мускатом.

Ехать предстояло на автобусе. На огромной площади, возвышаясь над другим транспортом, он уже поджидал нас, великолепный сверкающий красавец, подмигивая прохожим отсветами солнца в фарах.

Перед самым отправлением всю туристическую группу пригласил к себе некто в кепи, каких обыкновенно называют «человек в штатском». Звонким голосом он расставил всех полукругом от себя и начал с того, что, дескать, не собирается читать нам морали, что наша любимая страна настолько могущественна и величава, что как бы ни вел себя ваш брат в ущельях и джунглях прочего мира, он будет неизменно ставится в пример, достойный высочайшего подражания. И хоть мне в ум не лезет как-либо сомневаться в достоинствах сыновей моей матушки родины, все же я не понимаю, почему иногда-таки случаются оглушающе неприятные прецеденты, наводящие на мысль о том, что ваш брат вбирает в голову, будто ему все дозволено, ну там: оставлять дома голову, подставлять грудь под шальные пули, распродавать налево и направо еще не распроданные до конца государственные тайны, раздавать незнакомым, но примелькавшимся в иных видеодокументах, лицам чаевые и подаяния, иной раз в размерах своих превышающих годовой доход некоторых государствишек, или что еще непонятнее, проигрывать такие суммы в казино. Знайте, что родина не беспросветно завязывает глаза на эти извращения.

Впрочем, что это я. У всех у вас такие милые приятные лица, вы так наряжены и опрятно одеты, что и думать противно о…

— Знайте, — заорал он, — что и изменники родины не уродские хари, а такие же милые приятные лица! А посему вам строго предписывается несколько НЕ и ДА. НЕ удаляться от экскурсовода до потери его из виду, без особого на то разрешения. НЕ вступать с иностранцами в сношения, порочащие кого бы то ни было, помимо этого иностранца. ДАвать информацию экскурсоводу о всех выходящих из ряда вон происшествиях с собой самим или с кем другим из вашей же группы. ДАкладывать о любых ваших неверных действиях, которые в будущем могут быть обращены супротив вас или вашей родины. А теперь вне зависимости появились ли у кого вопросы, считаю всех проинструктированными.

— Но никто не уходит! — громко остановил он. — Не толкаясь, все расписываемся в этом журнале.

Наконец, формальность была окончена и мы направились к автобусу.

— Внучиньки, — вдруг заскрипел рядышком протяжный голос, — ми… лаймаи…ии.

Я оглянулся и увидел, как за нами телепалась, еле волоча ноги под подолом, ветхая суковатая старуха. Казалось, что она бежит, правда значительно медленнее, чем шли мы, но и это ей давалось невыразимо трудно.

— Бох видит все… Ни распотничайте, внучиньки…

Голос становился тише и глуше — старуха отставала.

— Я ста…ра стала, а вы ма…лодыньки, неопытны и про бока забывайти и перемейтевайтесь, а… вернасть хра…анить Моло…

«Ик», — что-то визгнуло и старухин голос затих. Вокруг зашептали: «Агент». Мы уж подошли к автобусу и там только мне удачно удалось обернуться, не вызывая подозрений, пока все столпились у дверей — древняя мать стояла на корточках и замысловато молилась за нас, грешных, воздевая к небу попеременно то нос, то руки.

Тут пришла моя очередь вбежать в автобус и пробираться по узкому проходу между рядами, выставив вперед мой старенький чемодан, а в зад меня пихало нечто чрезвычайно громоздкое и угловатое и я все пытался обернуться посмотреть, но не доставал туда взглядом, а из-за этого чуть не пронесся мимо своего места. Ведь если б мимо, то как мы потом разминались бы с последующими — понятия не имею.

— Ой же пошевеливайтесь! — бурчали сзади. — Ну растяпа!