Хватит ли на всех пирацетама?

— Подо-ждите, — недоверчиво остановил я его и покачал головой. — Вот вы сказали, что сейчас ночь, а за окном светло. Где ваша хваленая логика? Нету логики. Может быть у вас геостационарное солнце? — я почувствовал как меня кольнуло в самые глубины подсознания, что не пролетело и суток, а я уже погрязаю в ИХ образе мыслей.

Комендант улыбнулся и с жаром потер руки.

— Обожаю легкие вопросики, — сказал он и даже содрогнулся от удовольствия. — Легкие вопросики не ставят в неудобное положение… Объясню вам запросто: смены дня и ночи у нас нет. Это раньше были, а теперь на улице всегда светло. Зато посмотрите на окно: стекло-фотофаг как последнее изобретение кооператива «Нерукотвор». При включении питания это стекло становится непроницаемым для света. Все просто.

Я грустно почесал затылок.

— Не понимаю стопроцентно.

— Поймете когда-нибудь. Может быть. Выключатель на стене.

— Ну хорошо, а каков распорядок дня в отеле? Ресторан ночью открыт?

— ……….. Мы питаемся в столовой! — с проникновенной гордостью прошептал комендант. — Она работает с десяти ноль-ноль утра.

— Как поздно!

— Всего распрекраснейшего, — буркнул комендант. — Ключ-то вот, — он звякнул ключом о стол и выскочил за дверь, весело посвистывая.

Я спрыгнул с кровати и в растерянности сделал несколько шагов до окна. Окно выходило в глухой дворик, где среди горы угля, связки подгнивших пиломатериалов и ряда ржавых мусорных контейнеров тусовались лохматые дворняжки и пьяный дворник метлой смахивал пыль с забора. Я выключил свет, то есть, точнее, включил темноту и юркнул под белоснежное одеяло. Стало хорошо.

Вначале было хорошо, а потом плохо. Засыпал я долго и трудно. Мне все мерещился перелет и люди Дуремонии, с которыми удалось познакомиться, а особенно донимала вероятность: скорее уж все жители Земли добровольно откажутся от чаевых, чем незнакомая планета будет разговаривать на твоем языке. Что-то я этого не мог понять. Я чувствовал, что мне специально подсовывают чудеса, чтобы я удивлялся, а за ширмой прячется нечто большее, даже зловещее, но понять я его уже не смогу, меня на него не хватит. «Ууу, — бормотал я сквозь дремоту. — Мы вас еще поизучаем… мы вас еще повоюем… мы это идиотство и идиотиков ваших повыселим, а добро поселим… ууу…» И уснул окончательно.

Глава вторая

(Солнечный зайчик бесшумно подкрался, а потом что было силы прыгнул всем своим весом в глаза. Феодос выскочил из-под одеяла и отпрянул спиной к стене. Ножки кровати от энергичного резонанса подломились и на пол посыпались матрацы, подушки, а за ними скатился и сам Феодос. Утро наступало добрейшее-предобрейшее…)

Я встряхнул головой и отвратительный сон исчез. Контуры предметов едва различались в темноте, с улицы доносились однообразные ухающие звуки с пришлепыванием, будто кого-то молотили обухом. Внезапно зазвонил телефон, я нервно вскочил, пошарил рукой по стене и выключил эту темень, что хоть глаз выколи. Телефон надрывался с червонного старинного комода, я сорвал его трубку и крикнул:

— Алло!

В ответ послышалось астматическое шипение.

— Алло! Алло! — кричал я, чувствуя таинственную важность звонка.

— Ну чего ты на меня орешь, — отозвалась лениво, наконец, трубка, простая проверка связи, — и перешла на частые гудки.

Я взглянул на часы — на самом деле ночь еще продолжалась. И голова разбухла от недосыпания: будят, понимаете! Я был зол. Меня, словно разбуженного зимой медведя, потянуло шататься по углам комнаты с благой целью вытворить чего-нибудь эдакого. Чего бы такого совершить!

Я все обшарил. В холодильнике лежала пачка печенья «С приветом», с подоконника я подобрал заинтересовавшую меня красочную газетку с интригующим названием «Здрасте и страсти», а на закуску увлекательным, почти детективным поискам пришлась пузатая банка кофе с кофейником, которые обнаружились чисто случайно, почти по наитию бывалого духа — под кроватью. Конечно же, я сразу захотел испить кофе, а пока напиток мой кипятился, улегся обратно в постель, основательно взявшись за публицистику.