Я оглянулся и увидел опрятное молодое лицо без усов, но с остренькой эспаньолкой. Ладно на нем сидела военная, с расшитыми эполетами форма.
— Инициалы изучаем?
Я бросил взгляд на дощечку.
— Почему же. Так просто.
— Вот я тоже знавал одного, — сказал он, — звали Имеон Отчествович Фемилиус, восьмиюродный брат друга моего бывшего одноклассника.
— Интересно.
— Ага?.. Разрешите, Федор, буду вас Федором звать? Мы кушать?
Я кивнул. А навстречу уже неслась обратно дикая толпа, громыхая пустыми молочными бутылками. «Нет кефира! Скажем принцу, что нет кефира!.. Тише!!» Я вжался в стену, пропуская, но они внезапно притормозили и окружили моего молодого собеседника.
— «Принц!.. Это комендант все!.. Весь кефир вылакал, подлюга!» «Двадцать литров?» — «У него жена и две собаки.» — «Ну хорошо, все свободны.» — «Принц, мы реализуем все ваши желания!» — «Подобным образом? Идите, говорю», — и толпа весело рассеялась. Мы сплотились после ее нашествия и ускорили шаг.
— Так вы и есть принц? — с любопытством спросил я, теплея к нему расположением. — Тот самый?
— А мы разве не узнали меня? Принц Ништяк, будем знакомы.
— О вас последний номер газеты писал.
— Нет номера, который обо мне не писал. Я у них в перманентной моде.
— А кто такой господин Помидур? — совсем неожиданно повернул я в свою сторону, вспомнив в чьем ведоме нахожусь.
— Трюфель… — принц многозначно помолчал. — Он, да его жена, госпожа Помидура — два трюфеля; такие же мягкие и зануды… Еще простите, у вас случайно не тонкое воспитание? А то я говорю такие вещи…
— Наоборот, я хочу больше всего узнать. Вы мне его покажете?
— Безусловно.
Быстрым шагом мы прошли один крытый пролет над тихой, словно заводь, мостовой. Мы прошли второй крытый пролет, упиравшийся дугой-радугой в панцирь громоздкого общественного здания, издали похожего на стог сена. Там и оказалась королевская столовая. Перед ее дверьми переминалась с ноги на ногу толпа, жадно глядевши на стенные куранты, погнутая стрелка которых отчеканивала где-то последние секунды десятого часа.
— Пойдем скорее, — потянул принц в сторону.
— Так вот же двери, — воскликнул я, слабо, впрочем, сопротивляясь.
— Тише, — огрызнулся он. — Где прикрыты двери для всех, рядом обязательно есть распахнутые двери для осведомленных.
Мы протиснулись в низкий грузовой лаз, прикрывавшийся фанерным щитом, очутились в глубине зала и принц сразу увлек меня занимать место. Кое-где за резными столиками уже сидели, подчуясь, очень важные персоны и провожали нас безучастными взглядами. С треском растворился главный вход, но мы успели козырно устроиться: столик на четверых, обзорный вид на всю территорию и средней дальности расстояние до раздаточной.
Народ ринулся в бой. Кругом бренчало, лязгало, клокотало кишащее море голодных. На подмостки у аван-стены, — недалече от нас — взобрался заспанный священник, клюнул носом, оглядел (я подозреваю, невидящим взором) весь зал от окна до конвейера и пробормотал: «Бу-бу-бу. Аминь…» Повторно клюнул носом и скатился назад вниз. Я еще подумал, странный ритуал.
— Не этот Помидур? — робко спросил я.
Принц отрицательно мотнул головой.
— Мы закажем как обычно?
Спросил и исчез в недрах кухни, источающей немыслимые запахи, и тут же вернулся, катя вперед себя тележку с наставленными курящимися тарелками. Со стороны же раздаточной вразвалочку к нам приблизился полный мужчина с лоснящейся физиономией, к югу оканчивающейся густой двугорбой бородой, а к северу, выше лба, — плешиной.
— Боюсь, не помешаю? — поздоровался он и втиснул на столешницу еще и свои явства.
Принц взглянул.
— О-о, и пан Говорухин! Как всегда — вовремя… Человек Слова, представил он его мне. — А это — помните? — Федор Блюмбель, о котором мы говорили.
— Ага-а! — широко произнес Говорухин, ощупывая меня своими глазками. — Что ж, решим тутошние проблемы и за Землю примемся. Отчего же бы и нет?
Я стал принимать пищу. Я не знал что там такое плавает в этих тарелках, но, можно сказать…. было довольно съедобно.
— Первичный мир, десятичный мир — какая разница? Нет нам до этого дела!.. Жизнь — из мелочей, вот и оборотим очи от пути Млечного, Господа нашего тропы, к мелкому, жалкому, но правящему.
— Приберегите, пан, силы до конференции! — воскликнул Ништяк.
— Но не в мелком великое! — возразил я на слова Говорухина.
— Вы что, масон?
— Нет!! — крикнул я, перебивая грохот бьющейся посуды.
— Кстати, о конференции, — закричал вслед за мной пан принцу. — Она уже состоялась э… подпольно, зато безо всякого надзирательства и нервотрепки…
Черт, там что, грузовик стекла на пол вываливают!
— …Хотите посмотреть стенографический отчет моего выступления? — он покопался в сумке и, разыскав, протянул нам пару листочков.
«Миморандум», — прочел я заслезившимися от острой приправы глазами.