Хватит убивать кошек!

Поскольку главной общественной функцией считалась функция духовная, а первым сословием — духовенство, глава этого сословия и должен был, казалось бы, быть главой христианского мира. В этом смысле свое наиболее последовательное развитие политические теории Средневековья получили в теориях папской власти, обосновывавших ее верховенство над властью светской. Понятно, что такая логика не устраивала светских государей, которые предпочитали нарушить ее правильность, но не подчиниться папству. Впрочем, нарушение было не слишком грубым, поскольку глава христианского мира (или его части — королевства) был таковым не в качестве главы одного из сословий, а в качестве представителя всеединства Божьего дома. Не случайно, что даже когда на грани XVI–XVII вв. понадобилось слово для обозначения некоторой сущности, являющейся носителем высшей земной власти — суверенитета, то таким словом стало слово 'etat(государство — то же слово, которое означало сословие). Источник современной идеи государства — идея высшего рода, включающего в себя сословия и корпорации того, что мы сегодня называем обществом.

Итак, логика иерархии предполагала монархию, поскольку предусматривала высший род классификации, а следовательно, Бога и его помазанника. Монархия и сословный строй были элементами одной и той же модели мира, которая господствовала еще в XVI–XVII вв.

В начале XVII в. это характерно проявилось, например, у Шарля Луазо: он не делал различия между тем, что с XVIII в. стало различаться как общество и государство, и классифицировал всех французов по одному основанию — причастности к власти. Сословия в его изображении принадлежали к той же субстанции, что и королевская власть, только другие носители власти были менее совершенны, чем король. И, конечно, каждую из своих категорий Луазо описывал в терминах необходимых и достаточных условий. Его сословия и «подсословия» ( sous-ordres) располагались иерархически, как последовательно расположенные сущности (во всяком случае, в верхней части социальной пирамиды). Образ социального мира воспроизводил метафизику идеальных сущностей.

3

Интеллектуальная революция XVII–XVIII вв. привела к отказу от модели мира как иерархически упорядоченного космоса [156]. Мир предстал гомогенным, равномерным и бесконечным. Если для средневекового мировоззрения пространство было иерархически упорядоченным, в нем имелись качественно отличные области разной ценности [157], то в пространстве нового мира не осталось внутренних зон ценностной упорядоченности. Заметим, что при этом средневековая модель мира предполагала качественно различное социальное пространство, иными словами, социальные категории, существующие до классификации, по которым уже в ходе классификации распределялись субъекты. Такая форма пространственного воображения не позволяла помыслить подлежащей классификации массы индивидов. Напротив, в гомогенном социальном пространстве нового мира индивиды могли быть помыслены как предшествующие социальным группам и, следовательно, могли составить подлежащую классификации массу.

Распад космоса идеальных сущностей ставил под вопрос основы логики. Неудивительно, что в XVII в. мы встречаемся с атаками на силлогизм как основной инструмент познания — например, у Фрэнсиса Бэкона, который считал, что силлогизм не дает нового знания, а только эксплицирует содержание понятий. Основой познания, с его точки зрения, является индуктивное образование понятий [158]. Переход от логики сущностей, в которой силлогизм был главным инструментом познания, к индуктивной логике эмпирического упорядочения множества был естественным результатом рождения бесконечной вселенной.

Политические теории эпохи Просвещения понятны только на этом фоне. Уже в XVII в. общество было уподоблено множеству — прежде всего Томасом Гоббсом, начиная с которого политическая мысль пытается обосновывать идею государства с помощью идеи изолированного абстрактного индивида. У разных мыслителей такое обоснование выглядит по-разному, от войны всех против всех до поиска общего интереса; однако в любом случае понятие общества, сформировавшееся в основном уже во второй половине XVIII — начале XIX в. благодаря Руссо и Гегелю, зарождается столетием раньше в образе подлежащего упорядочению множества. Логика множества и его классификации со второй половины XVII в. стала неотъемлемой частью социальных теорий [159].

В XVII в. в связи с появлением новых форм богатства и власти традиционные социальные категории, выделенные по одному основанию (как у Луазо), стали очевидно недостаточны дня описания общества. Выявилась многомерность социального статуса индивида. Классифицируя индивидов по нескольким критериям, администраторы XVII в. создавали сложные эмпирические категории, для обозначения которых им приходилось прибегать к цифрам, поскольку новые категории не имели имен (например, в Тарифе капитации, первого в истории Франции всеобщего прямого налога (1695 г.), масса подданных была разделена на 22 обозначенных цифрами класса налогоплательщиков).