Творчество Ю. Л. Бессмертного невозможно понять вне рамок этой эволюции. Даже отвечая на вопросник школы А. И. Неусыхина, он не мог не выразить в своей книге разделявшихся им новых социальных чаяний интеллигенции. В том, что касается социальной истории, он был несомненным пионером. На основании собственного опыта автор может засвидетельствовать, что размышления Ю. Л. Бессмертного о множественности факторов, определявших социальное положение индивида в средневековом обществе, во многом помогли историкам нашего поколения освободиться от марксистской догмы классовой борьбы и показали нам интерес истории социальной стратификации. Конечно, сегодня социальная история в узком смысле выглядит устаревшей, но в 1960-е гг. она открывала новые перспективы исследований.
И все же не роль пионера социальной истории определила вклад Ю. Л. Бессмертного в развитие отечественной историографии. Идейная эволюция конца 1960-х гг. привела к существенным изменениям в проблематике его исследований.
Интеллектуальные перемены в советской историографии, о которых шла речь, естественно, не остались без ответа со стороны блюстителей идеологических догм. Эпоха либерализации коммунистического режима заканчивалась, и сторонники умеренного сталинизма постепенно укреплялись у власти. Именно в этом контексте в 1969 г. один из ближайших учеников А. И. Неусыхина и лидеров нового исторического истеблишмента, А. И. Данилов, опубликовал в «Коммунисте» статью, где подверг суровой критике «структуралистские» тенденции, проявление которых он усмотрел в работах нескольких медиевистов (исключительно евреев), не принадлежавших к господствующему в медиевистике лобби. Наряду с А. Я. Гуревичем, М. А. Баргом, Е. М. Штаерман в эту группу, естественно, попал и Ю. Л. Бессмертный. Попытка заступничества со стороны А. И. Неусыхина, убеждавшего А. И. Данилова пощадить тогда еще не защитившего докторскую Ю. Л. Бессмертного, не имела успеха. По преданию, А. И. Данилов на просьбу учителя ответил: «Вы знаете, как я уважаю Вас, но истина мне дороже».
Статья А. И. Данилова имела, впрочем, сравнительно легкие последствия для критикуемой группы (по слухам, за структуралистов вступился либеральный вице-президент Академии Наук Румянцев). Но она стала рубежом в истории советской медиевистики. После периода, когда в условиях хрущевской либерализации внутренние демаркационные линии в среде историков были не слишком заметны, теперь под влиянием обстоятельств и внешнего давления сложилась группа маргинальных и даже оппозиционных медиевистов. Одновременно все те, кто хотя бы пассивно (как это сделало подавляющее большинство) поддержал А. И. Данилова, оказались на стороне господствующего лобби. Этот раскол (достаточно точно воспроизведший разделение, наметившееся уже в период борьбы с космополитами) означал фактическое возникновение в рамках советской историографии двух течений. Эти две историографии впоследствии стали называть официальной и неофициальной или традиционной и нетрадиционной.
В этом не было ничего удивительного: именно на грани 1960–1970-х гг. советская интеллигенция перед лицом ужесточения режима отчетливо распалась на группы различной политической и интеллектуальной ориентации. Большинство заняло позицию молчаливого компромисса с властью, компромисса, оплаченного перверзивными психологическими реакциями, тогда как меньшинство предпочло ту или иную форму оппозиции. Конечно, даже меньшинство редко доходило до открытого диссидентства, но современники хорошо умели различать большинство и меньшинство.
В историографии сложилось несколько в той или иной степени оппозиционных по отношению к официальной идеологии групп. Наряду с «несоветскими» медиевистами следует указать группу историков России начала XX в., которые попытались ревизовать официальную концепцию революции 1917 г. Методологом этого течения являлся М. Я. Гефтер (Ю. Л. Бессмертный был другом М. Я. Гефтера и обычным участником его методологических семинаров). Другие историки, как А. И. Некрич, исследовали причины поражений Красной Армии в 1941 г., объясняя их пороками созданного Сталиным режима. Группа «структуралистов» была менее заметной, поскольку сюжеты, над которыми они работали, не были прямо связаны с политическими дебатами. Но в том, что касается долговременной интеллектуальной эволюции, «неофициальная медиевистика» имела капитальное значение, став частью того движения, которое, начиная с 1960-х гг., захватило все социальные науки в России. Речь идет о широком спектре весьма разнообразных исследований культуры. Символом и наиболее последовательным выражением этого направления мысли стала Московско-Тартуская школа семиотики.