Хватит врать

Только все пошло не так, как предполагалось.

Когда перемена уже близилась к концу и вот-вот должен был прозвенеть звонок, а некоторые ученики потянулись в коридоры, покинув школьный двор с его кусачим морозцем, разговорами о политике, телепередачах и грядущих февральских каникулах, в тот момент, когда Надин, Женевьева и Ксавье ушли в класс за своими сумками, оставив меня в одиночестве, а я, присев на корточки, разыскивал среди царившего в моем рюкзаке беспорядка учебник биологии, я вдруг почувствовал, что рядом со мной кто-то есть. Я тут же узнал эти белые кеды, и, вот это м'yка, я медленно поднимаю голову к стоящему надо мной парню; за его спиной синее небо без единого облачка и лучи холодного солнца. Тома Андриё – один, как и я, его приятели, вероятно, уже поднимаются по лестнице в класс, потом он расскажет мне, что выдумал предлог, чтобы они ушли вперед, не дожидаясь его, что ему якобы нужно еще зайти в библиотеку за каким-то журналом, что-то вроде того. Он стоит во весь рост в этом зимнем морозце, я – у его ног. Я встаю, растерянный, обалдевший, стараясь при этом не показать своей озадаченности, не выдать смятения. Мне показалось, что он может с размаху засветить мне кулаком, да, эта идея приходила мне в голову, что он даст мне по физиономии без свидетелей, понятия не имею, зачем бы ему это могло понадобиться, может, потому что оскорблений уже недостаточно и пора переходить к делу, во всяком случае, я сказал себе, что это в порядке вещей, что и такое может случиться; отсюда можно сделать вывод о том, какую неприязнь я, как мне казалось, вызывал. И о моей слепоте тоже. Потому, что он говорит спокойно: «Мне не хочется сегодня идти в столовку. Можно перекусить в городе. Я знаю одно место». Он называет адрес. Точное время. Я смотрю ему в лицо. Говорю: «Я приду». Он медленно опускает веки; да, это было, буквально на мгновение он прикрывает глаза, словно с облегчением или в знак согласия. И уходит, не говоря ни слова. И я стою как дурак с учебником биологии в руках, а потом снова сажусь на корточки, чтобы закрыть рюкзак. Я знаю, что это действительно только что произошло, я ведь еще не спятил, но все равно это кажется мне абсолютно невероятным. Я упираюсь взглядом в асфальт, слышу, как вокруг меня никого не остается, школьный двор пустеет, наступает тишина.

Я много раз представлял себе тот момент, когда он уверенным шагом шел в мою сторону. Мне это представляется идеальным попаданием в цель, в кратчайшее временное окно, событием почти нулевой вероятности. Я мог бы не оказаться в одиночестве, без друзей, он мог бы не уговорить своих пойти вперед, и этого мгновения бы не случилось. Любая ерунда могла помешать.

Я взвешиваю роль случайности в этой истории, роль удачи, вникаю в природу совпадения, которое сделало возможной эту встречу, но у меня не получается. Мы в области непостижимого. (Потом он признается мне, что несколько раз подстерегал подобное безупречное стечение обстоятельств, чтобы ко мне подойти, но его всё не было. До того самого утра.)

Много лет спустя я напишу о непостижимом, о тех непредвиденностях, которые определяют ход событий.

Я напишу также о встречах, которые меняют изначальный расклад, о неожиданных совпадениях, влияющих на течение жизни, о невольных пересечениях, которые заставляют отклониться от заданной траектории.

Все началось тогда, в ту зиму, когда мне было семнадцать.

В назначенный час я открываю дверь кафе.

Оно на выезде из города. Я удивлен, что он выбрал такое место, так далеко от центра, куда совсем непросто добраться. Я думаю: наверное, ему нравятся места, где не толпится народ. Я еще не понял, что он именно потому и выбрал это кафе, что оно в стороне от любопытных взглядов. Я еще пребываю в невинности, полный наивняк.

Привычка вести себя сдержанно и мастерски уклоняться от расспросов у меня уже выработалась, но в маскировке, в тайных встречах я еще не имею опыта. Приобретаю его в этом кафе: окраина, народу мало. Люди, которые сюда заглянули, – нездешние, часто это дальнобойщики, перекусывающие перед тем, как продолжить путь. Или завсегдатаи ипподрома, заскочившие проштамповать свой билет тотализатора. Или немолодые пьянчужки, которые, облокотившись на стойку, с остекленевшим взглядом извергают проклятия в адрес этих правителей, коммуняк-социалистов. Люди, которые не могут нас знать и которым в любом случае нет до нас дела, для них мы пустое место, и они забудут о нас, как только мы выйдем.

Когда я переступаю порог этого заведения, он уже там. Он специально пришел раньше меня, может быть – чтобы оценить ситуацию, убедиться, что мы ничем не рискуем, а еще чтобы нас с ним не видели заходящими сюда вместе.