Хватка (СИ)

       Петрок промолчал. Погруженный в свои мысли, он и в самом деле быстро разнес корм по корытам, выгреб навоз в сточный желоб и согнал его вниз, чтобы стекал дальше. Приглядывая за ним и делая все тоже самое только на своей стороне свинарников, молчал и Ленька. Их все время разделяли суетящиеся, шумные свиньи, и даже если бы и было желание пообщаться, поди ты, попробуй, перекричи их.

       — Я гляжу, сегодня ты уже не падаешь с ведрами, — вытирая руки соломой, довольно заметил Ленька-свинарь, — молодец, хвалю.

       Петрок снова промолчал, но похоже на этот раз рыжий был твердо настроен поболтать:

       — Чего ты хмурый какой-то? — участливо спросил он. — Насупился, молчит…

       — А что говорить? — Пожал плечами Петруха. — Работать надо.

       — Так в этот заход уже все отработали, можно и передохнуть, — уцепился за разговор Ленька, — говори, чего надулся?

       — Та, ерунда. Мужика одного испугался, — признался его помощник.

       — Какого мужика?

       — Когда ходил кормить Дуная, подошел ко мне…, высоченный такой, лапы, как те грабли…

       — О, брат, — догадался рыжий, — это Клим. Мы его зовем Топляк.

       — Топляк? — удивился Петруха. — А с чего такая фамилия?

       — То не фамилия, — опасливо озираясь по сторонам, прошептал Ленька, — это его работа такая. Страшный человек, тут и правда есть кого испугаться. Я сразу думал, что он вообще немой.

       — Не, он разговаривает, я сам слышал.

       — Что, говорил тебе чего-то?

       — А, — отмахнулся Петрок, помолчал немного и продолжил, — подошел, и спрашивает «кто ты такой, откуда тут взялся»?

       — А ты?

       — А я как дал стрекоча, тока ветер в ушах.

       — Вот ж, дурень, — рассмеялся свинарь, — а Клима на самом деле сторонись, это страшный человек. Он главный на отстойнике, куда навоз со всех ферм свозят.

       — Ленька, — пользуясь хорошим настроением рыжего, вдруг предложил Петрок, — а пошли сейчас со мной, Дуная кормить? Если заберут к Гитлеру, я же тебе его не успею показать.

       — А то я собак никогда не видел, — возразил свинарь, — тут таких волкодавов солдаты вечером выгуливают, что размером с теля. Насмотрелся я на них, не пойду. А ты на самом деле иди, не жди, что Янис будет за тобой ходить. Он показал один раз дорогу, и хватит с тебя. У садовника забот и без этого хватает. Шуруй, пока не стемнело...

       Как это не удивительно, но подобные явления тоже имели место во время этой страшной войны. Пример тому — семья Ивана Петровича Сорокина. Он ушел воевать, а его родные, в поисках лучшей доли, еще в 1941 году добрались из-под Брянска в окрестности Бреста (только на минуточку, это была полностью оккупированная немцами территория!) Они нанялись на работу, куда-то на хутора. Через пару лет после победы, дождавшись сына уже там, под Брестом, все Сорокины вернулись на родину и привезли с собой «вагон всякого добра». 

       часть 3 глава 6

ГЛАВА 6

       Петрок вышел из бытовки и только спустился по тропинке в парку, как едва не столкнулся с садовником. Тот, как видно тоже не ожидал встретить здесь кого-либо, а потому, быстро совладав с собой, тут же бросил взгляд за спину Петрухи:

       — Ты оддин? — сдержанно спросил он, продолжая изучать глазами тропинку, — да, я вижжу один. Иди зза мной. Собаку забирайют, покормишь ее последний раз и переведешь в новую клетку. Пойдем…

       Имя Янис Петрок услышал здесь впервые. Странно, оно не казалось ему германским, однако чувствовалось, что русский язык для садовника фрау Шницлер не родной.

       Они молча одолели дорогу. На хозяйственном дворе, возле сарая, в котором содержали Дуная, лениво лопотал двигателем грузовик, в кузове которого, открытой, стояла большая металлическая клетка. На открытый задний борт вели деревянные мостки. У ворот сарая так же, как и днем, стояло ведро с едой. Петруха подошел и только нагнулся, чтобы его взять, как вдруг услышал за спиной шум. Из-за машины вышли несколько солдат и, направляя на него стволы, взяли вход в сарай в плотное кольцо. За их спинами маячил управляющий:

       — У двер ест ашеник, — выкрикнул он, и почти сразу же, слыша его голос, в глубине сарая залаял Дунай, — адень ашеник собака. С пища заведи звер в кльетку, закрой ее и уходит.

       Петрок взял ведро, поднял лежащий у ворот ошейник, открыл дверь и, встретившись взглядом с овчаркой, почувствовал, как по спине пробежал озноб. Дунай все понимал. Он не стал есть, не сопротивлялся замене ошейника и спокойно проследовал за Петрухой по сходням наверх грузовика. Закрывая сначала первую, а потом и вторую дверь на засов, Петро то и дело встречался взглядом с собакой и каждый раз с трудом сдерживал слезы. Что-то нестерпимо горячее и горькое душило сердце и ныло в груди.

       Дунай, очутившись в новой клетке, не сводил взгляда с Петрухи и сидел в середине передней секции, словно каменное изваяние. Сложно было сказать о том, что чувствовал сейчас пес, но человек, ступив со сходней на землю, готов был тут же под нее провалиться. На его глазах разрушалось и рвалось что-то очень важное, а он ничего не мог с этим поделать.

       Солдаты засуетились, оттеснив юношу в сторону, повесили на клетку замок, сбросили сходни, закрыли борт и бегом побежали вслед за тут же тронувшейся с места машиной.