Хвост

После месяца обучения, у Пети Харохорина сошли сами собой два синих ногтя на левой руке и один на правой, тут нечаянно сам наставник постарался. А свалившуюся на ногу с верстака киянку, и вовсе можно не считать за травму, потому как синяк размером с рублёвую монету под носком был не заметен.

К чести, сказать, из краснодерёвщиков Петя Харохорин не ушёл и пальцы свои целыми сохранил.

Воспитание подкаблучника

Коленька Иванов впервые толкнул в пригородном автобусе в спину симпатичную девушку и сказал извинительно:

– Простите, я не нечаянно…

– Не прощаю, – ответила девушка и залепила звонкую пощёчину попутчику.

Коленька Иванов схватился за щёку, сморщился и залепетал:

– Вы не так меня поняли, я оговорился!

– Ах, ты оговорился… – девушка нашла повод влепить попутчику вторую звонкую пощёчину.

И она её ему влепила!

– Боже ж ты мой! Что ты ко мне прицепилась?! – пытался увернуться Коленька Иванов от нахрапистой особы.

Народ в автобусе зашевелился и стал отшатываться, давая свободу действий агрессивной нападающей и вяло отступающему. А самые весёлые свидетели происшествия, подначивали задиристую деваху:

– Наподдай ему олуху за все гульки, будет знать как по чужим юбкам шастать.

– Какие юбки, граждане?! – вертелся из стороны в сторону пинаемый Коленька и заревел телячьим голосом. – Я и знать её не знаю! Прицепилась ко мне сумасшедшая!

– Так ты ещё и оскорбить меня хочешь…

Шофёру автобуса надоел этот комариный балаган, и, не вмешиваясь в его процесс, привёз всю компанию к полицейскому участку.

Но история не была бы полной, если не рассказать о том, что через полгода молодые поженились.

Последняя инстанция

Писатель Гусаров-Рузский, Александр Ильич возвращался около полуночи, через городской сквер в гостиницу.

Осенняя ночь была облачная, сырая.

До гостиницы надо было пробежать рысцой километра полтора, а приспичило Гусарова-Рузского по малой нужде. Воровато оглянувшись и найдя улицу пустынной, Александр Ильич на минутку прильнул к кустам лещины.

Когда же, его фигура вновь оказалась на бетонной плиточной дорожке, то, пересекая лужайку, к нему поспешил милицейский патруль.

Старший патруля потребовал документы и объяснений. Александр Ильич предоставил, и то, и другое. Лейтенант, изучая паспорт и прикрываемый двумя сержантами, делал внушение:

– Что ж это вы гражданин общественный порядок нарушаете?..

– Я не специально, нужда заставила и холодно… – оглядываясь на суровых стражей, виновато сказал Гусаров-Рузский. – Фамилия у вас интересная… – вчитывался в документы лейтенант. – И, билет, смотрю у вас есть… Так, а тут что?.. О! Так вы у нас – писатель! – неподдельная весёлость заиграла, залучались в голосе милиционера.

– Да, я писатель, – опустив глаза, подтвердил Александр Ильич, не ожидая ничего хорошего от этой нечаянной встречи.

– Так-так, как-то вас и штрафовать совестно… Так и быть: забирайте ваши документы, и чтобы без нарушений…

– Я – никогда, так, вот, получилось.

– Ну, да-да. Понимаю. А у нас – видите, что с городом делается… Мусор, крысы бегают… Нас гоняют за три копейки, а деваться некуда. Вы напишите об этом. Хорошо?..

– Постараюсь, – пообещал Александр Ильич.

Пожав руки – они расстались. Отойдя на полсотни шагов, писатель обернулся: чтобы согреться, все три милиционера закурили.

В гостинице перед тем, как выпить стакан горячего чая, сев на кровать, Гусаров-Рузский открыл блокнот и черкнул несколько слов для будущего рассказа.

Правдивый мальчик

Отъявленный лгун и фантазёр Выжин, Фёдор Валентинович, известный общественник и публицист, в детстве был наивным и честным мальчиком. Метаморфоза с ним произошла позднее и по малоизвестной причине.

Когда Фёдор Валентинович был в нежном возрасте и звался Феденькой, или Федюшей, как-то родитель его – Валентин Павлович пошёл с ним перед обедом на прогулку, да где-то и задержались на некоторое время. Домой они вернулись уже под вечер. От Валентина Павловича слегка пахло портвейном и в наружности угадывалась некоторая вольность, переходящая в ветреность. Зато Феденька был сама весёлость и совсем не выказывал, как можно было ожидать, усталости и голода. Его мама, Зинаида Прокофьевна возьми, да ласково и спроси, помогая снимать клетчатое пальто:

– Федюша, а где вы так долго гуляли с папой, что делали?..

Валентин Павлович виновато улыбнулся. Но эта нелепая улыбка его не спасла от ледяного взгляда супруги.

А сыночек Феденька был добродушен и словоохотлив:

– А мы с папой в гостях у хорошей тёти были.

– Какой тёти?

– Доброй. Она меня накормила и спать уложила.

Больше Валентин Павлович Феденьку с собой на прогулки уже не брал, находя для этого самые благовидные предлоги, а ходил он с его младшей сестрой Варенькой. Она была девочкой молчаливой и ничего не рассказывала маме, жалея папу.

Детская мораль