Хвост Греры

И да, меня рвало. Не желчью, не едой, но странными нефтяными сгустками. Мраком, который, выплеснувшись наружу, собирался на плитах камеры черными зеркальными лужами. А еще из меня текло. Прямо из пор. Выбивалось наружу нечто чужеродное, скатывалось вниз, подобно разумному поту, отыскивало «лужу», вливалось в нее новыми каплями.

Карра ткал светящуюся голубую ловушку-квадрат, лучи которой опаляли дрянь, выбравшуюся из меня наружу. Дрянь тонко визжала, как сбрендивший ультразвук. Страшное зрелище. Звук еще страшнее…

– Еще! Выворачивай это из себя еще!

Взгляд Лиама дикий, как у полководца при финальной битве.

Спазм в желудке, еще один, после выскользнувшая на пол порция «нефти» – вот, значит, что пробралось в мои легкие на вдохе…

У меня болело все – каждый мускул, сантиметр кожи, каждый нерв. В последний раз, излив из себя порцию дряни, я повалилась на бок. И увидела, как Лиам напряг в себе каждую мышцу, как зарычал, усилием воли извергая наружу из пор черный чужеродный пар.

Значит, он вдохнул его тоже…

Сознание я потеряла тогда, когда чернота на полу под лучами перестала визжать, когда лопнул на ее поверхности последний пузырь.

Не почувствовала, когда меня подняли на руки.

*****

Как холодно, оказывается, быть одному.

Внутри уже не ковер из осколков, внутри пустота, тотальное одиночество; рука Лиама на мне – гудящая, как под напряжением, ладонь.

Как же умело он бил, очень профессионально.

Холодно, холодно, холодно.

И зачем-то будто издалека, звучит его голос.

–…псевдоразумная субстанция. Яд, проникающий через легкие. Ты вдыхала его минуту и двадцать три секунды… Если бы ты была человеком, это количество убило бы тебя за три минуты. Моя энергия… С ней ты продержалась бы около тридцати минут…

Было очень больно. До сих пор.

«Кейна… я был должен…»

«Отпусти».

–…нужен был стресс в девяносто восемь процентов, такой же уровень боли… Быстро.

«Лучше бы бил не ты… Кто-то другой…»

«Кто-то другой мог не успеть…» Кого-то другого он убил бы после сам.

И да, Карра успел.

*****

Тьма, оставшаяся внутри, пыталась меня дожрать, как кусок мяса. Она налипала, а сил, чтобы бороться, не осталось.

Прозвучавшие сквозь ватную подушку боли слова «Иллюзия, вторая стадия… галлюцинации… держись!» остались где-то за кадром.

Он был рядом, он обнимал. Он был мне не нужен, я не просила, но он стал щитом, проявился из той части меня, куда проникал когда-то во время занятий любовью – из самого центра.

«Уходи».

«Нет».

«Пусть она меня… дожрет…»

Хотелось снова не быть, не чувствовать.

Щит светился белым, щит укрывал меня, свернувшуюся калачом во тьме. Неумолимый, глухой к моим просьбам Карра был зонтом, не позволял инородной субстанции приблизиться.

«Ты сделал мне… больно».

Сквозь мою ненависть, как сквозь пористый бетон, лилась внутрь его любовь – я ей захлебывалась, я хотела от нее рыдать.

*****

Комната уже другая – не камера, есть кровать.

Хотелось выпихнуть Лиама из себя, исторгнуть его из себя, как недавно «нефть».

«Ненавижу…»

«Молчи. Я должен тебя восстановить».

*****

А после я проснулась иной. Другой. С нормально дышащим горлом, без боли в теле. И стеклянные осколки разбитой башни, о которые я исколола всю спину, превратились вдруг в хрустальную плазму. Очень гибкую и податливую.

Я впервые поняла, что… он… сделал.

Лиам устал. То был редкий момент, когда он спал – работала только его гудящая ладонь, восстанавливая клетки моего тела. После побоев, после чужеродного яда.

«А если бы мне предстоял такой выбор, который пришлось сделать ему? Я бы сумела?» Избить того, кого любишь больше жизни, ради того, чтобы вызвать нужный уровень боли, нужный процент стресса? Или так, или смерть. Сумела бы вдарить бейсбольной, врученной мне битой, по родному человеку, чтобы его спасти? Бить его так, чтобы хрустели кости, чтобы рвалось мясо…

Я сама прыгнула не туда, сама попала в запрещенный квадрат, надышалась какой-то дрянью. А из горечи сейчас состоял он. Такой же сильной, как тогда, когда смотрел на то, как в меня летят голубые лучи, как убивают, прожигая кожу. Ради моего спасения он прыгнул в кипящий котел со смолой, подверг себя внутренней агонии.

Я чувствовала его состояние, как свое. И помнились в момент удержания надо мной внутреннего «зонта» его глаза – синие, со стальными окружностями серебристых колец по центру. Символ щита.

Он проснулся, едва я пошевелилась. Потемневший, тяжелый взгляд. Делая то, что делал, Карра знал, что, возможно, теряет меня. Он был готов пожертвовать собой. Занеся руку для первого удара, он сделал это.

– Спи, – проговорил тихо, – еще не все восстановлено.

Глыба снова лежала на его сердце. Но она сползала с моего.

Могла ли я подумать, что тот, кто приставил к моему колену дуло пистолета, все-таки принц?

– Я… поверила тебе… знаешь…

«В твою нелюбовь».

Период облегчения наступал для меня. Боль Лиама длилась, как неугасающий аккорд.

– Чертов… гений…

У него внутри темно, у него внутри тяжело. Долгий взгляд глаза в глаза, готовность получить удар в грудь, теперь от меня.

– Я пойму, – пауза, – если ты никогда не простишь того, что я сделал.