Хвост, плавники, чешуя – вот мои документы! (СИ)

Вечером, понимая, что силы ко мне ненадолго вернулись, встал и пошел по ее остаточной ауре. Запах мурены она скрывает, помогает ей в этом драконий ребенок, и еще артефакт. У него есть такое свойство, защищать владельца. Но я шел по запаху дракона. И пришел к трактиру «Мурена». Название говорило о том, что тут есть мурена и не важно кто она, есть и все тут. Зашел в трактир и увидел небольшую сцену. Уже во всю готовилось представление, музыкант настраивал инструмент, подавальщица принимали заказы, гости рассаживались по местам. И тут случились две вещи. Первая — на сцену вышла Тассия, ее я бы не узнал, как она преобразилась. Шелковое платье фиолетового цвета, лишь черные рукава и веер в руке. Легкое, воздушное, с разлетающимся подолом, росписью пионов на подоле. Волосы она оставила как есть, распущенными, лишь украсила их бусинами и заколкой-бабочкой. Вторая — в трактир на выступление пришел тритон. Увидел меня, как и Сия, с возгласом:

— Урсул!

— А что, Урсул? Я хочу послушать твое пение! — и на нее смотрели не только мы с тритоном, но и все гости, так как начался ее обещанный концерт. Пока мы слушали пение, все было тихо и спокойно. Девушка спела две песни, ушла отдохнуть, но тритон просит ее выйти и все объяснить, она вышла и начинается:

— Тассия! — рычит тритон, — ты скрыла от меня раненого осьминога! — тычет в меня пальцем, — Как ты могла?

— Могла! — сказала девушка, — не хотела вот именно этой ситуации, — показала на нашу перепалку, и взгляды с желание друг друга прикончить, — вас же хлебом не корми дай повоевать! Вот и воюйте себе на здоровье, но не в трактире! — сказала она, — а вон, за дверью, — показала на дверь. При этом руки в боки и взгляд, требовательный и говорящий о том, что будет, устрой мы выяснение отношений в трактире.

— Да кому он нужен? — спросил тритон, показывая на меня, — раненый глава Чернильного клана, живущий в доме русалки-мурены! — насмехался надо мной тритон, — кто узнает — засмеет! — задел за живое, и я ответил:

— Как и тебя, — сказал тритону, и понял, что это было лишним. Сказал, не подумав. Тассия сняла разговорный артефакт и показала всем видом, что разговаривать с нами она не намерена. Ей выступать пора. А я смотрел в след девушке и рассуждал в слух: — зря я это сказал, — и тритон со мной согласился:

— Да, это было лишним, — я ушел к себе за стол, заказал еще еды, ждал пения девушки, и она вышла. На ее глазах слезы, а песня так и просит прижать ее к себе, но я не могу, пока она на сцене. Мы ее обидели. Друг друга поливали грязью, а вышло что ее. Ведь мурена спасла мне жизнь, приютила у себя, а тритон ее принимает и не воротит нос, как остальные сородичи. Вот и получилась девушка крайней.

— Задели мурену за живое, — сказал над ухом знакомый голос. Принадлежал Шиору, морскому дракону, — она не такая как все ее сородичи. Не знаю почему, но она отличается поведением, словно из других мест или другого воспитания, — как и я слушал ее пение, — а ее голос ворошит в душе прошлое.

— Как и у меня, — сказал дракону.

— Каким ветром, Шиор? — спросил тритон.

— На счет детей пропавших, — принес документы и сводки. Чтоб меня, там не только тритоны, змеи и драконы, там и наши дети. Дракон смотрел на девушку и говорил, словно был не здесь, а где-то в другом месте: — по всем континентам пропадают дети. Просто встают и уходят и их не находят, даже следов нет, словно растворились. Не похоже на ритуалы, проклятия или простые призывы, от любого из перечисленных вариантов остаются остаточные следы, магические всполохи. А тут чисто. Словно и не было ничего.

— С чем это может быть связано? — задумался я.

— Если бы мы знали, — читал сводки тритон, а я предложил:

— Поднимите старые записи, может, такое было лет триста, пятьсот назад, — тут же подумал, если бы такое было при драконе, он бы сказал, но тут я промахнулся, ведь он был в затворничестве, поэтому не в курсе, но обещал:

— Посмотрю архивы, если что найду, сообщу, — прошел к выходу и посмотрев на сцену, кивнул мурене головой, та улыбнувшись кивнула в ответ. А мы смотрели и ждали конца ее выступления. И когда песня закончилась, подошли и повинились:

— Сия, — сказал первым тритон, — я лишнего сказал, не подумал. Хотел этому насолить, посмеяться над ним, а сделал больно тебе, — и тут же вставил свои слова я:

— Как и я. Смеялся над ним, а задел тебя. Я тебе жизнью обязан, а такое наговорил, — сказал и поклонился, держа руку на сердце. Ведь она моя спасительница, а я ее должник. Да и нравиться мне с ней рядом быть. Как и сказал дракон, ворошит душу, заставляет оживать, вылезать из раковины, — простишь меня, Таси? — смотрел на ее кари, почти черные глаза. В них нет слез, как и обиды. Лишь грусть. Но она ушла, когда я сказал: — проси что угодно.

— Подумаю над твоими словами, — сказала девушка. Ситуация забылась, но тритон вспомнил зачем меня искал, сказал:

— Лучше скажи, — говорил со мной тритон, — ты запомнил корабль, запах или приметы? Хоть что-нибудь? Как нам наших искать?