Хвост виляет собакой

Бигл влюбился в эту идею. «Чисто как у Капры», – заявил он. Фрэнк Капра отвечал за создание американских пропагандистских фильмов во время Второй мировой войны. Монструозные образы японцев и немцев он создавал по мотивам их собственных фильмов. Оба народа гордились своими блицкригами и стремительными завоеваниями, чувством расовой гордости и чистоты. Они, особенно немцы, блестяще запечатлевали эти чувства на пленке. Капра был в восторге от этого[125].

– Соглашайтесь, – посоветовал Кравиц президенту. – Этот человек разбирается в телевидении хуже Майкла Дукакиса. Он из другого века. Поверьте мне. Чем больше он будет пользоваться телевизором, тем больше себе навредит. Бигл в восторге. Он уже представляет себе, как Саддам с напыщенным видом расхаживает вместе со своими штурмовиками по горящим руинам покоренной страны.

Перед рассветом, на холмах Калифорнии, проснулась Магдалена Лазло. Небо только-только начало светлеть. Рядом с ней было пусто. Она потянулась, зная, что его там нет, и положила руку на подушку, где до этого покоилась его голова. Это был сентиментальный жест. Хорошо, когда рядом есть мужчина, по которому можно скучать.

Пытаясь сохранить это настроение, держа руки так, чтобы буквально прижимать его к груди, она облачилась в халат и спустилась на кухню. По пути вниз она услышала шум. Она похолодела, и ощущение того, что она прижимает к себе грезу о защитнике-любовнике, покинуло ее стремительно, как призрак при свете дня. Но через мгновение она почувствовала аромат варящегося кофе. И другие запахи. Бекон на сковороде, хлеб в тостере. Затем послышался голос чернокожего мужчины, который тихо говорил и смеялся.

Она двигалась бесшумно, чтобы незаметно смотреть и слушать. Сначала она не знала, что побудило ее к этому. Потом она поняла, что хотела увидеть отца с сыном. Она задумалась о себе и потрогала свой живот. С самого начала своей активной половой жизни, она то и дело пользовалась противозачаточными средствами. Но не всегда. Забеременеть ей было нелегко. Если бы не они, то произошел бы уже не один несчастный случай. Но нет. Не вышло даже с мужем. Поэтому ей было так легко сказать «да, кончи в меня», поэтому она не боялась, по крайней мере, беременности и ее последствий: прерванной карьеры, растяжек, обвисшей груди и живота, расширения бедер, дряблых ягодиц и груза ответственности. И конечно, самого ребенка, который потом будет цепляться за тебя двадцать или тридцать лет. Ей следовало бояться – она откинула волосы назад – ведь это безумие – не бояться другого. Болезни. Может быть, она просто отрицала ее существование? Или же в ней была сильна та жилка, которая искренне уповала на рождение или смерть, и ей это нравилось, потому что зачем тогда этим вообще заниматься.

У нее было имя для этой части себя. Так же, как некоторые мужчины дают клички своим пенисам – потому что часть обычно ведет за собой целое, а человек гордится тем, куда эта часть его приводит, включая глупые и опасные места. Мария Магдалина было очевидным, но секретным именем для этой стороны себя, и Мэгги нравилось выпускать Марию на камеру – святую блудницу, дерзкую, порочную, уязвимую, опасную. Опасную прежде всего для самой себя. Именно это качество, это ощущение работы без страховки, заряжало магией ее актерскую игру. Не ремесло, не скулы, не сиськи, а смелость. Смелость быть уродливой, грубой, жалкой, глупой, испуганной, властной, порочной, сукой, дрянью, недотрогой, святой. Смелость найти в воздухе леску, на которой невозможно устоять, и устоять на ней.

Мартин Джозеф Уэстон, 18 лет, оглянулся и увидел ее в дверях: халат затянут на талии, примятые после сна волосы только что расчесаны пальцами, босые ноги. Он еле удержался, чтобы не присвистнуть и не произнести слова, которые прекрасно прозвучали бы на улице Лос-Анджелеса, но были неуместны в этом сверхновом другом мире. А потом она улыбнулась ему. Улыбка была застенчивой, как будто это она вторглась в их дом и боялась того, что о ней могут подумать. И он влюбился в нее, его сердце по-настоящему сжалось.

Его отец хотел громко рассмеяться, увидев выражения лица своего сына. Но он знал, как глупа и нежна гордость юнца, особенно в присутствии отца и богини. Поэтому Стив просто сказал:

– Доброе утро, мисс Лазло. Как вам приготовить яичницу?

Она пожелала доброго утра Стиву и Мартину, попросила называть ее Мэгги. Она не хотела ни яичницу, ни бекон, но, если на нее хватит кофе, она будет его и кусочек тоста из ржаного хлеба на закваске. Стив налил ей кофе. Она пила черный, как большинство женщин, которые зарабатывают фигурой. Он положил в тостер два ломтика хлеба, себе и ей. Мэгги села за стол рядом с Мартином. Перед ним уже стояла тарелка с яичницей всмятку, толстым куском канадского бекона и тостами. Но когда она оказалось так близко, у Стива возникло неприятное ощущение, что он совсем не знает, как правильно есть, и жует как собака.

– Так вот как ты выглядел, когда пошел в морскую пехоту, – сказала Мэгги Стиву.

– Как две капли.

– Ты был симпатичным парнем.