Хвост виляет собакой

– Господи, Джеки! Не могла бы ты, черт возьми, подержать его хоть минуту?

– Скорее, не мог бы ты подержать его хоть минуту, – сказала Джеки. Ее голос был чрезвычайно спокойным и еще более раздражающим своей безмятежностью. – У тебя реальная проблема, если ты не можешь находиться со своим ребенком больше двух минут без посторонней помощи.

Дилан все еще атаковал, его ручка была как крошечная сабля. Бигл испепелил бы свою жену обжигающим ненавистью взглядом, но он был вынужден следить за сыном, который в данный момент мог считаться вооруженным и опасным. Джон Линкольн схватился за ручку. Дилан оказался быстрее и успел испачкать летние кремовые брюки отца черными кляксами и брызгами.

– Черт возьми, Джеки, эти чернила отстирываются?

– Откуда мне знать. Это твоя ручка.

Тот факт, что она была абсолютно и неопровержимо права, привел его к мысли, что он разведется с ней, как только у него появится свободная неделя. Он уже разводился раньше и знал, что за один день этого не сделать. Не то чтобы у него был хотя бы день. На кону стоял самый большой проект в его жизни. На него давили. И ему сейчас не нужно было подобное дерьмо.

Он схватил ручку. В этот момент на его ладони и на манжете появились брызги. Теперь он не мог найти колпачок. Он уронил его. Джеки улыбалась. Мило. Конечно, ей было приятно. Она была счастлива видеть его в состоянии некомпетентности и разочарования. Это что-то доказывало. Он не знал, что именно. Но ему это не нравилось.

– Где колпачок, где колпачок ручки?

– Конечно же, я не знаю, – сказала Джеки. Даже спокойнее, чем до этого. – Почему бы тебе не поискать его.

– Ты победила, – сказал он ей. – У тебя был шанс выиграть. Молодец.

В Бигле было что-то от рассеянного профессора. Большую часть своей жизни он жил внутри фильмов в своей голове – не в невротическом или психотическом смысле, а в озабоченности творческого человека. Он часто не знал, где что лежит, если, конечно, не использовал это для съемок фильма. Тогда он мог следить за тысячами предметов. В обычной жизни, однако, чем более обыденным был предмет, тем несерьезнее он его воспринимал. На начальных этапах романа с ним женщины часто чувствовали себя как с персонажем какого-нибудь старого фильма или романа, возможно, английского, а его идиосинкразия[58] придавала ему некий затхлый и в то же время античный шарм. В конце концов это сводило их с ума. Чтобы попасть на стадион, он спросил у жены, не знает ли она, где ключи от машины, потом не мог найти билеты, адрес, любимые туфли (она сказала: «Учись одеваться сам, дорогой»), корзинку с обедом и несколько служебных записок, которые он надеялся прочитать, пока они будут смотреть игру.

– Я не пытаюсь тебя уколоть, – сказала Джеки. Маленькая ложь, но настолько очевидная, что невозможно было поверить, что она не осознает ее как полную неправду. Но она не осознавала. – Я пытаюсь тебе помочь. – Она реально в это верила. – Тебе нужно быть внимательнее.

– Мне не нужно быть внимательнее. Мне не нужно быть здесь. Мне не нужно быть с тобой.

Дилан схватил корзину с обедом и опрокинул ее. Все вывалилось, и это его очень обрадовало. Теперь он мог играть с бутербродами, бутылками и стаканами – их повар упаковал хрустальные стаканы, ведь кто захочет пить колу, особенно разлитую в Сент-Луисе, из бумажного стаканчика.

Джеки сидела, не реагируя на мелкие катастрофы Дилана: мужу пора было стать настоящим человеком, а не кинорежиссером. Это было его время с ребенком. Его сыном. Которого она выносила ради него.

Бигл хотел ответить. Но в руке у него была потекшая ручка без колпачка. Это был подарок от какого-то чертового руководителя студии, который ожидал, что в следующий раз, когда они будут снимать фильм вместе, если у него еще будет работа, он подпишет контракт этой чертовой подарочной ручкой и скажет что-то бессмысленное, вроде: «Вы подарили мне эту ручку. Это моя любимая, и я хочу, чтобы вы знали, что я берег ее для такого момента». Бессмысленно, абсолютно бессмысленно. Но важно. Он узнал это от своей матери. Бигл также знал, как из своего опыта, так и от матери, что куда бы он ни положил ручку, она скатится, упадет на пол, продолжит катиться и исчезнет в трещине, упадет в недра земли, и какой-нибудь уборщик получит в итоге невероятно дорогую и декадентскую ручку. Без колпачка. Он не мог положить ее в карман, потому что у него не было колпачка, и чернила просто вытекали из нее, создавая черное пятно, разрастающееся во все стороны. Он до сих пор не знал, отстирываются ли эти чернила.

Он смотрел на свою жену с немой мольбой. Он видел ее лицо и видел все, о чем она думала. Почему он женился на кинозвезде? Даже на той, чья задница значила для мира плакатов столько же, сколько когда-то волосы Фарры Фосетт? Почему не на каком-нибудь спокойном, нетребовательном существе, которое заботилось бы о его нуждах. Которое не хотело бы ничего, кроме как ухаживать за домом, заботиться о ребенке, любить своего мужа, заниматься с ним сексом, когда он хочет и как он хочет.