Хвостатая мама (СИ)

Курама поднялся в полный рост лишь с одним намерением - испытать свою новую клетку на прочность. Но даже с этой задачей справиться он не смог. Точнее, не смогла… Удивление девятихвостого лиса вполне можно было понять, ведь вместо получеловеческих рук, покрытых густой рыжей шерстью, он увидел аккуратные бледные женские руки, разве что ногти были не совсем человеческими. Испугавшись вида собственных рук, лис заметался по клетке, пока не заметил, что стал меньше, а потом увидел своё отражение в воде… и завыл. Чувственно, с явно проскальзывающими в голосе отчаянием и паникой. Он да человек?! Хорошо хоть уши и хвосты сохранились вместе со всеми умениями, но быть похожим на человека… Гордый лис не смел стерпеть такое издевательство над собой, но поделать ничего не мог.

Лишь вдоволь повыв и побившись головой о прутья клетки, Кьюби но Йоко позволил себе попробовать осмыслить ситуацию. Печать накладывал Минато, при этом вознамерившись, помимо самого демона, запечатать часть себя и часть жены. Ответ на вопрос, что случилось с Девятихвостым, пришел быстро. Кушина, хоть и не с рождения была джинчурики, но и тех лет, что она тянула эту лямку, хватило для того, чтобы подсознание Курамы восприняло девушку, как часть себя, а дальше дело техники. Печать, распознав в Кушине что-то родное демону, отправила частичку бывшей джинчурики по ту сторону клетки, а там уже сам Девятихвостый постарался, хоть и неосознанно. И самым печальным было то, что Кушина не взяла и растворилась в лисе, а слилась с ним. Это имеет огромную разницу. Для демона, который теперь осознавал себя и как Кушина, вместе со всеми её воспоминаниями и умениями, но одновременно с тем и как Кьюби но Йоко. Такого издевательства Курама не мог стерпеть, но оказалось, что и это ещё не всё. Вместе со всеми знаниями, умениями и воспоминаниями демону досталась и такая радость, как чувства бывшей джинчурики. Проще говоря, великий Девятихвостый теперь чувствовал глубокую любовь к Минато, которая граничила с его собственной ненавистью и материнскую любовь к Наруто. Причем последнее было настолько сильным, что вытеснило все чувства Кьюби, связанные с младенцем. А может дело было в том, что Курама не успел разобраться в том, как относится к мелкому?.. Как бы то ни было, а вот биджу Курама больше не был. Сила осталась, как и опыт и прожитые года, но форма сменилась окончательно, появились новые воспоминания, чувства, желания. “Криворукий четвертый…” - зло прорычал демон. С этим частичка Кушины внутри Курамы согласилась. Наверное, будь Узумаки отдельной от демона личностью, уже пыталась бы выковырять мужа из печати и отчитать его, как мальчишку, но Девятихвостый, хоть и был теперь Кушиной, умел держать себя в руках… до определенной черты.

Сидя, опираясь на прут клетки, Лис лениво размышлял о насущном. До полного слияния было совсем немного времени, так что избавиться от Кушины внутри себя уже невозможно, да и не по ментальным техникам был Курама. А потом, когда две сущности станут одним целым, перестанет существовать и Курама, и Кушина. Останется только эта смесь, в которой должны удачно скомбинироваться лучшие и худшие черты двух существ. И это пугало. Кьюби боялся потерять себя, даже не осознавая того, что уже изменился. Душа ныла, требуя чего-то, но все чувства преобразившийся биджу гнал от себя, как надоедливых мух. Нужно было как-то разбираться с наследством предыдущей джинчурики, а заодно постараться остаться при своём, но, что бы Ногицунэ сейчас ни предпринял, все равно было уже слишком поздно, так как внутренний мир огласил детский крик.

Кураме не следовало реагировать на этот крик. Не следовало оборачиваться. И уж тем более не следовало подбирать маленький комочек жизни, которому дали имя Наруто. А не следовало лишь потому, что это выдуло из головы Девятихвостого все мысли о том, чтобы отделить сущность Кушины от своей. Материнская любовь оказалась настолько сильной, что даже сошедший на неправильную дорожку, усеянную трупами, демон не мог ей противиться. Что-то новое, горячее, но не обжигающее, непривычное разливалось в груди, заставляя тяжело дышать и подрагивать от несвойственного Кьюби волнения. Он почти трепетал, чувствуя, как его бросает то в жар, то в холод. И тянул чуть подрагивающие руки к младенцу, которого, только взяв, крепко прижал к себе, как величайшую драгоценность в этом мире, словно опасаясь, что сейчас кто-то рискнет отобрать ребенка. Но никто на ребенка не претендовал, и Девятихвостый, утащив свою драгоценность вглубь собственной клетки, уселся прямо на воду, рассматривая младенца. “На отца похож”, - заключил Кьюби но Йоко, бережно удерживая сына… своего или Кушины? Похоже, что теперь, всё-таки своего. Согласно кивнув своим размышлениям, теперь уже демонесса посмотрела на ребенка, который, уже давно перестав плакать, открыл свои пронзительные голубые глаза, со всей серьезностью смотря на ту, что держала его на руках. И лишь заметив в серьезных глазах малыша любопытные искорки, Курама позволила себе улыбнуться.