Кьяра

Вязали сети. Осень кралась по острову, заметая хвостом следы лета, и согретое летними длинными днями море было полно золотых и рыжих листьев. Луна перекатывалась по небу, будто огромная рыба, полная икры. Сети были тонкие и легкие, как утренний дождик, они струились в руках, и девочки острова целыми днями перебирали их, как струны. А в сумерках все женщины собирались вместе и пели долгие печальные песни о несчастной любви, слепой судьбе и счастье, которое всегда ускользает из рук. Мужчины, и большие и маленькие, слушали эти песни молча, с усмешкой, роднившей их больше, чем одинаковый цвет глаз. Я думала о том, что ни один корабль никогда не зайдет в наши бухты, никогда и никто не потревожит нас здесь, на этом нежном, гостеприимном острове, ставшем родиной всех этих людей.

Наступали штормовые дни. Море ворочалось в своей постели, и где-то глубоко внутри него спал мой туатлин, готовый прийти на первый же зов. Каждый раз, когда его голова с двумя отростками-рожками показывалась над водой, а боковые плавники, похожие на раскрытые крылья гигантской птицы, шлепали по воде, будто приглашая меня прокатиться, я бросалась в воду, карабкалась ему на спину, переходила на голову и садилась там, держась за рожки, как за штурвал. Я никогда не видела его брюха и хвоста, я плохо представляла его форму и размер. Сможет ли он увезти нас отсюда, когда Ньюке-Чоль подрастет? Не надоем ли я ему?

Боль моя утихала. Ньюке-Чоль, бабушка и туатлин лечили мою тоску. А еще – дерево, принесенное морем. Теперь я резала папиным ножом так ловко, что мне самой нравились все эти игрушки.

Прошла наша осень – в штормах и печальных песнях. Наступила зима.

С утра над островом разлилась какая-то напряженность, нервное ожидание. Но как я ни рылась в памяти, я не могла припомнить, чем сегодня отличается от вчера и от завтра. Даже Ньюке-Чоль капризничала и выводила меня из себя с самого утра. Бабушка тоже не пошла в свой садик, а, нервно улыбаясь, замесила тесто. В рассыпанной на столе муке она нарисовала несколько пирожков, давая понять, что их-то она и будет печь. Форма пирожков напомнила мне веретено. Наконец я не выдержала и пошла искать Леду Вашти. Ньюке-Чоль тащилась за мной и ревела при этом, будто я заставляла ее идти. Но как спросить о том, что я чувствовала? «Вы все какие-то не такие сегодня»? Спрашивать не пришлось.

– Приведи себя в порядок, Кьяра, и Ньюке-Чоль тоже, – хмуро бросила мне Леда Вашти, даже не поздоровавшись. – Сегодня нас навестит Пряха.

– Пряха? Кто это?

Леда Вашти посмотрела на меня так хмуро и раздраженно, что я предпочла исчезнуть из ее домика, и как можно быстрее.

К обеду весь остров собрался на берегу. Мальчики – причесанные и приодетые, необычно притихшие – переглядывались и хмурились. Девочки – такие нарядные, что даже трудно было вообразить возможность этого на нашем острове, – улыбались тревожно, но в то же время с ожиданием. Мне вдруг все это неприятно напомнило Сады перед королевским балом. Да кто такая эта пряха?

Я не стала особо наряжаться. Пригладила волосы, сменила грязную рубаху. И Ньюке-Чоль не нарядила. Да и не было у нее нарядов. Чистая – и ладно. Леда Вашти глянула на нас раздраженно, но промолчала. Она тоже волновалась. Бабушка сжала мою руку.

Море было спокойно, слепило синевой.

– Пряха, – преклонила колени несгибаемая Леда Вашти.

А следом и все остальные, все жители острова, даже дерзкий Тиори. Я смотрела на пряху во все глаза. «Почему она пряха? – заметалось у меня в голове. – Из-за этой застежки в виде веретена на плаще?» И тут же поняла: потому что она служит Семипряху – вот почему. Она главная в его храме. Все склоняются перед ней. Ее сила доползла и до острова. Я не буду опускаться на колени. Да, она помогла мне там, в храме Семипряха, оставила мамину сережку, но она и ей подобные всё знают про обряд, про остров и не делают ничего, чтобы остановить это.

Так мы и стояли: она перед толпой коленопреклоненных жителей острова и я среди них, надменно вздернув голову.

Ньюке-Чоль с любопытством разглядывала нас обеих.

– Я пришла поговорить с ней, – сказала Пряха, ткнув в меня пальцем.

Леда Вашти подняла голову и оглянулась. Брови ее сошлись в одну черту, когда она увидела меня. Потом она мотнула головой, чтобы я подошла к Пряхе.

Я не боюсь. Туатлин увезет меня хоть на край земли, стоит мне попросить. Но в моей руке лежала ладошка Ньюке-Чоль. О Семипрях, куда я без нее? «Значит, с ней», – решила я и заставила себя смотреть в глаза Пряхе.

Потихоньку, повинуясь знаку Леды Вашти, все разошлись, оставив нас одних на берегу. Пряха смотрела на меня, будто пыталась прочесть мои мысли. А может, именно это она и делала.

– Не объяснишь, почему король велел мне выковать новую кануту?

Я вздрогнула. Разве она не знает? Не знает, что случилось?

– Разве король не рассказал вам…

– Король не обязан ничего мне говорить. Он велел выковать новую кануту к следующему обряду, и чтобы она была легче дерева. Интересно мне, куда же подевалась старая? Ты что, бросила в море священную реликвию Суэка?