Кибердемоны 2. Сонгоку

Мирон вспомнил, что никто не спрашивал, где он был. Как всегда, всё внимание на себя оттянул Платон, да он и сам как-то забыл, что совсем недавно был в плену… Даже не спросил профессора, что слышно о Хитокири.

Судя по виноватому виду Китано, тот тоже забыл обо всём, кроме Платона.

Тогда Мирон сделал глубокий вдох, и рассказал им всё. О том, как они с Амели устроили парный выход в Плюс, о нейротоксине и старике Карамазове — как тот нашел их в лав-отеле и между делом, чтобы не скучать, пока внучка придёт в себя, спас Мирону жизнь…

— А Хитокири, наверное, до сих пор меня ищет, — закончил он.

— Я сейчас же свяжусь с полковником, — бросил профессор. Ссутулив широкие плечи, он зашагал по тропинке к дому.

— Они начали далеко не сегодня, — вдруг сказал Платон. Мирон вздрогнул, отвлекаясь от своих мыслей.

— О чем ты?

— О Технозон. Хиномару начала наступление задолго до того, как мы прибыли в Японию. Задолго до того, как я запустил Акиру.

— Значит, ты о них знал? И пытался защитить босса? Ну, этот твой Иск-Инн…

— Я знал, что на нас кто-то нападает. Но не думал, что это — другая корпорация.

— Ты подозревал призраков, верно? И крупно ошибся.

— Призраки существуют, — с напором проскрежетал робот, угрожающе нависнув над Мироном.

— Я знаю, — спокойно ответил тот. — Я с ними встречался, помнишь? Кстати… Та программа, что была в моих Плюсах… Когда мы подключили тебя в Полный Ноль, на неё напал один из призраков. Сонгоку — так его назвал профессор. Не знаешь, что с ней стало?

Прозрачные пиявки в ушах молчали с тех самых пор. Они никак не реагировали на команды Мирона, упорно оставаясь слепыми и глухими как к Плюсу, так и к Минусу.

Робот замер. Так замирает мёртвое тело, которое только что оставила душа…

— Её нигде нет, — сказал Платон через мгновение. — Я не обнаружил никаких следов — вероятно, призрак уничтожил её полностью.

Вот Мелета умерла и во второй раз… — с горечью подумал Мирон. Он уже привык к этому холодному, опустошающему чувству потери. Отец, Мелета, Платон… Кого еще ему предстоит потерять?

— Называй его Сонгоку, — сказал он вслух. — Что-то мне подсказывает, что наш московский Призрак и здешний — две большие разницы.

— Но в этом нет никакой логики…

— Думаешь, во всём, что нас окружает, непременно должна быть логика? — разозлился Мирон. — Какая логика в смерти молодой девушки, которая не задумываясь пожертвовала жизнью ради тебя? А?.. А в том, что ты теперь — не более, чем набор кода, который всё еще пытается указывать людям, как им жить дальше?

— В тебе сейчас говорит горечь утраты, — бесстрастно заметил робот. — Но мне тоже жаль, что она погибла.

— Брешешь. Пару минут назад ты распинался о том, что у тебя не осталось никаких чувств.

— Я… Погрешил против истины.

— Соврал, значит?

— Немного исказил факты. На самом деле, у меня есть чувства.

— И какие же? Не просветишь?

— Чувство благодарности. Чувство ответственности. Чувство озабоченности судьбами других.

— Например, старика Карамазова? — ядовито спросил Мирон. Он не собирался уступать брату так быстро. — Почему тебя так волнует судьба Технозон? Неужели сентиментальные чувства к бывшему работодателю?

— Страх.

Мирон опешил. Чего может бояться бесплотное существо, которое одним мысленным усилием может изменить судьбу целого мира?

— Страх?

— Старый дарвинистский страх за свою жизнь, брат. Ужас перед небытием. Перед пустотой безмыслия.

— Но…

— Нирвана, брат. Хиномару собирается разрушить Нирвану, а для меня она…

— Является местом обитания, — закончил Мирон. — Ты существуешь в ней, пользуешься её ресурсами. Так же, как и другие Иск-Ины.

— Не буду воспринимать это, как попытку оскорбить.

— Напрасно, — огрызнулся Мирон. Сжав кулаки, он уставился в ночь. Робот тяжелой громадой высился за спиной.

— Ты… злишься на меня, брат? — тихо спросил он.

— За то, что ты разрушил мою жизнь? Убил девушку, которую я полюбил? Оставил меня совсем одного? Ну что ты, конечно нет. Я злюсь на тебя потому, что ты — всё тот же эгоцентричный ублюдок, Платон. Даже став энергетическим существом, демиургом, ты всё еще боишься за свою виртуальную шкурку.

— Бояться смерти — это базовый рефлекс, брат. Ничто на свете, даже переход в цифровое состояние, не может от него избавить.

Голос Платона выражал бесконечную усталость. И Мирон внезапно почувствовал, как на него наваливается время. Как оно проходит сквозь клетки его тела, оставляя в душе шлак выгоревших надежд. Ничто больше не будет по прежнему.

Он медленно пересек лужайку и уселся на каменную скамью, расположенную у сада камней. Небольшие фонарики на солнечных батареях, со вкусом расставленные тут и там, освещали чёрный плотный песок, уложенный волнами вокруг серых, почти невидимых в сумерках, валунов. Чьи-то заботливые руки собрали все опавшие лепестки, и сад сиял первозданной чистотой, недоступной, на самом деле, ни одному живому объекту.

Достав из-за пояса меч, Мирон сжал рукоять и лезвие, реагируя на тепло руки, мгновенно выросло, собралось из множества нано-частиц. Но теперь его твёрдость, его незыблемость могли поспорить даже с камнем, на котором он сидел.