Кибердемоны 2. Сонгоку

— Лучше бы я так и делал, — грустно ответил Карамазов. — Но я всё время боялся вырастить избалованную капризную принцессу — как случилось с её отцом. И пытался привить внучке понятие дисциплины. Держал дистанцию. Она получила прекрасное образование — во всех областях. От музыки и науки, до боевых искусств. Но лучше бы вместо этого я водил её в парк, кататься на каруселях…

— Вы сами учили её?

— Я в те времена много работал. У меня не было времени заниматься ребенком… лично.

— И тогда вы приставили к ней своего клона. Ясунаро.

— Это было лучшее, что я мог сделать. Во всяком случае, тогда так казалось… Слишком поздно я понял, что совершил ошибку, — старик потянулся к столику, взял квадратную бутылку, на вид — очень тяжелую, и плеснул из неё в широкий стакан. По салону поплыл запах древесной золы и хвои. Мирону он не предложил.

— Какую? — он сам налил себе выпить — чуть меньше, чем у старика. Но в горле слишком пересохло, а воды не хотелось.

— Я всю жизнь жертвовал близкими людьми ради работы. Казалось, так я о них забочусь. Наращивая броню капитала, не позволяю невзгодам прорваться в их уютный мирок.

— Золотая клетка.

— Скорее, бункер, — усмехнулся Карамазов. Стального цвета усы чуть разошлись над верхней губой. — Комфортабельный, набитый деликатесами и игрушками бункер. Мой сын не выдержал такого давления. Впал в детство. Сноха, вовремя распознав опасность — сбежала. А вот Орэн… Мне всегда казалось, что она из другого теста. Что она крепкая, устойчивая. Не поддастся соблазнам. Станет моим продолжением.

Перед глазами Мирона возник образ Амели. Короткая юбка, огненно-оранжевая шубка… Нервический смех, безумный, оторванный от реальности взгляд. Платон сказал: она или сумасшедшая, или очень хорошая актриса.

— Возможно, вы правы, — сказал он, глядя на старика. На его по линейке подстриженные усы, жесткую осанку, на стрелки брюк и начищенные до блеска ботинки. — Она — ваше продолжение. В изменившемся мире.

Карамазов тяжело вздохнул и поставил стакан обратно на столик.

— Я должен тебе кое-что сказать, — произнёс он, сцепив руки с худыми мосластыми пальцами на колене. — Что бы там не говорили Китано и Сергей, я виноват в смерти твоего отца больше всех. Я прошу за это прощения, — он наклонил голову с безупречным серо-стальным пробором. Мирон промолчал. — Чувство вины — одно из самых тяжелых в жизни, — продолжил старик. — От него невозможно избавиться. С годами оно не уменьшается, а только растёт. И причиняет боль. Как злокачественная опухоль.

Мирон всё еще молчал. Он чувствовал, как тишина ходит между ним и Карамазовым, подобно маятнику с остро отточенным лезвием, но в горле набух колючий ком, который мешал говорить.

В какой-то момент он попытался представить, на что была бы похожа их жизнь, если бы отец не умер. Они бы не переехали из своего загородного дома в тесную трёшку с клопами и плесенью по углам, мать не начала бы пить…

— Это вы устроили нам с Платоном обучение в той школе? — вдруг спросил он. — Пенсия за отца была мизерной, и у матери точно не было денег на нашу учёбу. Школа, затем — колледж, университет… Это были вы?

— Да, — просто кивнул старик. — Хотел заглушить чувство вины. Пытался хоть что-то исправить.

— Значит, Платона в свою компанию тоже взяли вы?

— Он не такой, как ты, — сказал старик, будто извиняясь. — У него никогда не было твоей силы воли, твоей смелости. В обычной жизни он чувствовал себя…

— Лишним, — кивнул Мирон. — Боязнь прикосновений, вечный страх перед заразой, неспособность принятия социальных норм…

— Ты — другой, — согласился Карамазов. — Хотя вы очень похожи, ты, Мирон, смог выжить самостоятельно. Мне всегда в тебе это нравилось.

Мирон вновь сглотнул.

— Получается, вы следили за нами обоими? Так же, как и за своей внучкой?

— Не следил. Присматривал. Понимаешь, мне было так спокойнее.

Откинувшись на мягкий подголовник, Мирон закрыл глаза. Теперь многое встало на свои места. Неожиданные совпадения, мелкие случайности — на которые обычный человек не обращает внимания. Однажды его поймали с толстой пачкой незаконной налички, а потом отпустили. Сказали, что на первый раз прощают… Он, молодой, посчитал это счастливым избавлением, хорошей кармой, везением, наконец. И не задумался, что другие за такое же нарушение получили по солидному сроку в исправительных Ваннах…

Тишину нарушил неожиданный звонок. Мирон вздрогнул, открыл глаза… Старик Карамазов, достав из внутреннего кармана пиджака допотопный сотовый телефон — такой же, как у полковника — слушал, приложив его к уху. Затем кивнул, сказал что-то по-японски, убрал древний аппарат обратно в карман и посмотрел на Мирона.

— Тебя настоятельно просят надеть Плюсы, — сказал он.

Мирон не сразу понял, о чём речь. Долгое время он вообще не вынимал прозрачных пиявок из ушей, привык к ним, слился в одно целое. Затем, после битвы с якудза в монастыре, снял и убрал подальше. Постарался забыть. И ведь почти получилось…

Пошарив в кармане куртки, он нащупал мягкие наушники, вытащил и вставил в ушные раковины.

— Привет, аллигатор, — тут же раздался призрачный голос в голове.