Я опять постаралась прислушаться к лектору, не зря же я приехала и подверглась этому испытанию. А подумать и поныть о том, как все плохо я еще успею. Насладиться прелестями своей недожизни тоже. Лектор говорил нудно и откровенную чепуху, эти даты и устаревшие исследования были мне совершенно не нужны. Я снова и снова скатывалась на мысли о том, что мне делать и боролась с пробирающейся к слезным железам жалостью к себе. Только в этот раз я побеждала, видимо, наревелась за эти дни на годы вперед. Ведь я себе позволяла это редко…раньше. Как легко стать плаксой, если есть кому пожалеть.
Итак, способы добраться до дома без денег у меня появились. Это было реально сделать – как пешком, так и зайцем. Первое – долго, второе означает быть близко к кому-то незнакомому. И все это ради Васиной закрытой квартиры, которую я не смогу открыть. Больше мне было не к кому идти в этом городе. К бывшей хозяйке? Хаха, смешно. Только к маме. В свою квартиру.
Ни за что.
Я уже решила для себя этот вопрос, лучше уж смерть. Нет, не лучше. Что я вообще себе надумала? Уже давно не подросток, а все кичусь детскими принципами. Я же стараюсь уйти от мыслей и поведения неблагополучного подростка. Я-то уже взрослая. Наверно. В любом случае, пора брать ответственность за свою жизнь, а не скидывать ее на мать, с которой я 9 лет её тюремного заключения не общалась вообще.
Даже если я пойду к матери, то это будет даже дольше, чем до Васиного дома.
Лекция закончилась, а на следующую я не пошла, потому что поняла - ничего не буду слышать из того, что говорят. Первый мой прогул. Пора идти к матери, нужно сделать первые шаги пока решимость не ушла. В метро я ехать не хотела, страх только помешает мне добраться до бабушкиной квартиры. Вся решимость исчезнет в толпе. Да и зайцем ездить я еще не пробовала.
А пройтись пешком полезно, и будет у меня несколько часов, чтобы себя подготовить к встрече с матерью. Не заблужусь я точно – расположение бабушкиной квартиры знала прекрасно и не раз каталась на велосипеде до МГУ, веря, что буду тут учиться. Мечты сбываются. Надо было о большем мечтать.
Первые двадцать минут идти было очень холодно и хотелось есть. Но монотонные шаги и ритм города меня согрели. А мысли о еде заменялись мыслями о матери. У нас не сложились отношения с самого детства. Наверно, даже вылезла я из нее в качестве протеста находиться с ней так близко. Я ее не понимала, ни ее выбор, ни ее жертвенность. Хотя. Как же мы похожи. Я сейчас ведь как раз близка к этому жертвенному состоянию. У меня мама виновата, проводящие собеседования виноваты, Вася виноват. Все виноваты, а я сама тут умная и замечательная. Как бы с этим я не боролась, все равно к тому же и возвращаюсь. Но будем надеяться… Нет, я всё сделаю, чтобы мои попытки увенчались успехом. Быть как мать, я не хочу. Мой ребенок не должен такое видеть. Или уж пусть лучше его никогда не будет.
Я потрясла головой. Осторожнее со своими желаниями, они имеют особенность сбываться. Просто я не умею мечтать и не умею желать. Наверно, потому и возвращаюсь к тем же проблемам.
Постепенно пейзажи менялись, все больше я наблюдала высоких жилых домов и детских площадок. Девятиэтажка, которую я сейчас проходила была стара, но прекрасна своими воспоминаниями. В одном из таких домов я жила с бабушкой пять лет. А потом еще пять лет в другой девятиэтажке. В квартире с ужасными воспоминаниями. Бабушка предварительно сделала ремонт, чтобы ничего не напоминало о событиях. Почему они так и не продали квартиру, в которой убили моего отчима? А потом вернулась из тюрьмы мама.
Казалось, что бабушка только её и ждала. Всё хотела увидеть свою дочь дома. Свободную и улыбающуюся. Увидела. И умерла. От счастья, наверно. От свершившейся цели. Предательница, бросила меня с ней. Я шлепнула себя ладонью по губам, пытаясь их сдержать. Как будто эти слова я сказала, а не подумала. Хлопок был сильный, и губы и подбородок обожгло. Слёзы полились из глаз. Это от хлопка, а не от того, что я так и не научилась жить без бабушки.
А сейчас это уже не место тепла с легким старушечьим запахом. Это нора одной доброй, но ядовитой змеи. Нора, которая принадлежит мне, ведь бабушка оставила завещание с моим именем.
Москву я любила за её равнодушие. Никто не будет вмешиваться, почему это я всех шарахаюсь, не завожу друзей и в мои девятнадцать у меня ни разу не было парня. По крайней мере, малознакомым личностям будет все равно. А хорошо знакомых у меня нет. Хуже моей ситуации было только объяснять эту ситуацию. Ведь это стыдно и противно. Как если бы кто-то спросил про мои испражнения. Но люди, не испытав сами, этого не поймут. «Почему это так стыдно? Почему не изменила все еще ситуацию в лучшую сторону? Почему не пересиливаю себя? Почему все мои попытки проваливаются с треском, почему…почему…» Как замечательно, что эти вопросы задаю только я сама. Вот и Васе не смогла сказать. А мама знает.
Мне нужно всего лишь переночевать. Всего лишь, черт возьми, переночевать.