Киборг-национализм, или Украинский национализм в эпоху постнационализма

Однако, несмотря на то, что после революции 1917 года верховная власть в государстве, которой Украина не знала со времен Богдана Хмельницкого, на какое-то время оказалась в руках украинцев (украинское независимое государство пережило три правительства: Центральная Рада, председателем которой, а затем первым президентом Украинской Народной Республики был Мыхайло Грушевський (март 1917 – апрель 1918), Гетманщина Павла Скоропадського (апрель 1918 – декабрь 1918) и с декабря 1918 по ноябрь 1920 года – Директория во главе с Симоном Петлюрой, Володымиром Винниченко и др.; кроме того, на территории Западной Украины в 1918-1923 годы существовала Западно-Украинская Народная Республика, образовавшаяся в результате распада Австро-Венгрии), первая попытка массовой украинской националистической политической мобилизации или украинской «националистической революции» в терминах Донцова закончилась неудачно: в итоге украинские националисты проиграли большевикам, политическая мобилизация которых оказалась более эффективной. Более всего украинские правительства (и Центральная Рада, и Директория) опасались угрозы со стороны деникинцев, «белой России», олицетворявшей репрессивный шовинистический царский режим, а большевизм считали временным явлением. Однако именно «красная Москва», как только разгромила Добровольческую армию, тут же положила конец украинским надеждам на государственную независимость.

Почему первая попытка украинской националистической революции оказалась неудачной?

Были объективные – военные, экономические и др. причины поражения, но необходимо учитывать и идеологические, связанные с особенностями функционирования идеологии национализма. Согласно концепции морфологического анализа идеологий, разрабатываемой известным теоретиком идеологии Майклом Фриденом, особенность идеологии национализма – ее узкая семантическая и политическая повестка (по сравнению с идеологиями с более широкой повесткой, такими как либерализм, консерватизм, социализм и др.) обуславливает неспособность национальной идеологии поддерживать себя независимо от других идеологий как долгосрочный проект. С точки зрения Фридена, логика апроприации и другие основные компоненты концептуальной модели национальной идеологии («приоритезация определенной группы – относящихся к натурализованной нации - как ключевой конституирующей и идентификационной модели для людей и их практик», «позитивизация нации, предоставление ей права специфических требований к поведению своих членов», направленность на предоставление институционального признания двум предыдущим концептам и «чувство принадлежности и членства, в котором настроение и эмоции играют важнейшую роль»[85]) не являются достаточными для выражения комплексных аргументов и ответов на широкий круг социо-политических вопросов, начиная с культуры и заканчивая социальным обеспечением народонаселения. Поэтому Фриден идентифицирует национальную идеологию как идеологию с «разреженным центром», «ограниченную мыслительными амбициями и рамками» и «неспособную самостоятельно осуществить решение вопросам социальной справедливости, распределения ресурсов и решения конфликтов, которые решаются другими основными идеологиями».[86]Более того, по его мнению, национальные идеологии и не стремятся к соревнованию с другими политическими языками и семантическими полями с целью достижения статуса «универсального организующего принципа политических идей», в большинстве случаев просто игнорируя их.[87]

Другая основная черта национальной идеологии – а именно, неопределенность ее основных концептов – допускает, по мнению Фридена, различные прочтения этого феномена и нуждается в дополнительных смежных концептах, то есть в других, более широких идеологиях (либерализм, консерватизм, коммунизм, фашизм и т.п.) для приобретения, по его мнению, более стабильных значений. Таким образом, в результате, по мнению Фридена, возникает значительное многообразие возможных пониманий концепта «нации», несовместимых друг с другом (что мы наблюдаем на примере множественности версий национализма в постмайданной Украине): «Мы можем зафиксировать нацию как занимающую превосходящую позицию по отношению к своим членам и окружить её смежным концептом иерархической власти (зафиксированным как единственное месторасположение пустого означающего национальной воли), сообщества (зафиксированного как гомогенная группа, членство в которой является недобровольным), свободы (зафиксированной как отказ нации от ограничений в достижении того, на что указывают её лидеры) и власти (зафиксированной как необходимость для подтверждения высшего национального интереса по отношению к массе потенциальных внутренних и внешних врагов)».[88]