Киев 1917—1920. Том 1. Прощание с империей

Нужен образовательный ценз для избирателей; «[б]ез этого ценза толка не будет», – убеждал читателей автор этой заметки. Касательно же выборов в деревне, с представителем «группы русской интеллигенции» был солидарен его политический противник, Сергей Ефремов. Он назвал эти выборы «слепыми» – напоминая, что значительная часть сельских избирателей не могла не то что оценить, а даже прочитать списки, ввиду своей неграмотности{791}. В Полтавской губернии, по его утверждению, за большевиков голосовали «одні – тому, що їхнє вухо різнули принадним закликом: “беріть зараз землю, усе панське – ваше“; другі тому, що у їх одібрано список, який випадком держали в руках, і всунуто “№ 12-й“ (большевицький)». Частыми были также случаи «коллективного» голосования, когда сельская община принимала постановление – всем голосовать за такой-то список; правда, впоследствии, при подсчете голосов, выяснялось, что не все и не всегда этим постановлениям следовали{792}.

Вышеупомянутый Александр Москвич уточнял, о каком списке шла речь в постановлениях:

Самые выборы протекали в атмосфере таких злоупотреблений и нарушений требований закона и такого давления на волю избирателей, что все происходившее 26, 27 и 28 ноября ни в коем случае не может быть признано выборами. Начать с того, что в огромном большинстве волостей Киевской губ[ернии] избирателям бюллетени частью совсем не были разосланы, частью были разосланы только бюллетени № 1. Никакой тайной подачи голосов не было. Бюллетени подавались открыто, причем за неграмотных избирателей (а таких – громадное большинство) бюллетени в конверты вкладывали представители сельских властей. Тем избирателям, которым бюллетени не были доставлены на дом, в участковой избирательной комиссии выдавали только один список № 1. А в тех редких случаях, когда избиратель требовал все 17 бюллетеней, поднимался крик: “он – буржуй и не исполняет постановления – всем голосовать за список № 1”{793}.

Коль скоро о таких постановлениях упоминают представители двух противоположных лагерей, не приходится сомневаться, что они, постановления, действительно существовали.

В Киеве наибольшая активность избирателей наблюдалась около двух часов дня, а после шести вечера (голосование продолжалось до девяти) участки практически опустели. На второй день, в понедельник, было гораздо спокойнее, без очередей. Уличной агитации не было вовсе; «даже большевики затихли»{794}.

Третий и последний день выборов, 28 ноября (11 декабря), по плану должен был быть днем открытия самого Учредительного собрания. Накануне в киевскую городскую управу пришла телеграмма за подписью городского головы Шрейдера и председателя думы Исаева: «Петроградская городская дума постановила объявить день открытия Учредительного Собрания, 28‑го ноября, всероссийским национальным праздником. Просим присоединиться».

Киевская городская дума приняла решение поддержать инициативу и объявить 28 ноября (11 декабря) праздничным днем (хотя уже было ясно, что Учредительное собрание в этот день работать не начнет). Решено было прекратить работу правительственных и частных учреждений, занятия в учебных заведениях в 12 часов дня, а вечером в городском (оперном) театре провести торжественное заседание городской думы.

Еще одна телеграмма на имя киевского городского самоуправления пришла из Москвы. Тамошний городской голова Руднев выразил мнение, что для обеспечения неприкосновенности Учредительного собрания необходимо созвать съезд самоуправлений, и предложил немедленно избрать делегатов, «которые по первому вызову должны съехаться для организации, поддержки и охраны Учредительного собрания». Киевская дума постановила избрать на будущий съезд делегацию в составе городского головы Рябцова и двух гласных – эсера Зарубина и меньшевика Доротова{795}.

Голосование в последний день продолжалось с 9 утра до 2‑х часов дня. Активность избирателей была не слишком высока; лишь в некоторых местах образовались очереди, но они быстро рассеялись. В 2 часа прием бюллетеней закончился, и начался подсчет голосов на участках{796}.