Киево-Печерский патерик

Григорий же, пришед, глагола имъ: «Понеже праздни пребывасте всь живот свой, крадущаа чюжаа труды, а сами не хотяще тружатися, нын же стойте ту праздни прочаа лта до кончины живота своего». Они же съ слезами моляху старца, к тому не сътворити имъ таковаа съгршениа. Старецьже умилися о них и рече: «То аще хощете длатии от труда своего инхъ питати, то уже пущу вы». Татие же съ клятвою рша: «Никакоже преслушаемся теб». Григорий же рече: «Благословенъ Богъ! Отселе будете работающе на святую братию, и от своего труда на потрбу ихъ приносите». И тако отпусти ихъ. Татие ти скончаше живот свой в Печерьском монастыр, оградъ предръжаще; их же, мню, исчадиа и донын суть.

И пришел Григорий, и сказал им: «Так как вы всю жизнь свою пребывали праздными, расхищая чужие труды, а сами не хотите трудиться, то теперь стойте здесь праздно и дальше, до конца жизни». Они же со слезами молили старца, обещая, что больше не совершат такого греха. Старец же смилостивился и сказал: «Если хотите работать и трудом своим других кормить, то я отпущу вас». Воры клятвенно обещались: «Ни за что не ослушаемся тебя». Тогда Григорий сказал: «Благословен Бог! Отныне будете вы работать на святую братию: приносить от труда своего на нужды ее». И так отпустил их. Воры же эти окончили жизнь свою в Печерском монастыре, занимаясь огородом; потомки их, думаю я, живут еще и доныне.

Иногда же пакы приидоша трие нции, хотяще искусити сего блаженнаго. И два от них молиста старца, ложно глаголюще: «Сий другъ нашь есть, и осуженъ есть на смерть. Молимъ же тя, подщися избавить его: дай же ему чимъ искупитися от смерти». Григорий же възплакався жалостию, провде бо о немъ, яко присп конець житию его, и рече: «Люте человку сему, яко присп день погыбели его!» Они же рша: «Ты же, отче, аще даси что, то сий не умреть». Се же глаголаху, хотяще у него взяти что, да разделять себ. Григорий же рече: «И азъ дамъ, а сий умреть». И въпроси ихъ: «Коею смертию осуженъ есть?» Они же рша: «На дрв повшенъ хощеть быти». Блаженный же рече имъ: «Добре судисте ему, заутра бо сий повсится». И пакы сниде въ погребъ, идже молитву творяше, да некако умъ ему слышитьземнаго что, ниже очи его видта что суетных, и оттуду изнесе оставшаа книгы, дасть имъ, рекъ: «Аще не угодно будеть, възвратите ми». Они же, вземше книгы, начаша сматися, глаголюще: «Продавше сиа, и разделимь себ». Видвши же древеса плодовита, и рша к себ: «Приидемь в сию нощь и объемлемь плод его».

В другой раз снова пришли трое неизвестных, надеясь обмануть этого блаженного. Двое из них стали молить святого, ложно говоря: «Вот это друг наш, и осужден он на смерть. Молим тебя, помоги спасти его: дай ему, чем откупиться от смерти». Заплакал Григорий от жалости, провидя, что на самом деле приспел конец жизни того, и сказал: «Горе человеку этому, ибо приспел день погибели его!» Они же сказали: «Но если ты, отче, дашь что-нибудь, то он не умрет». Говорили же они это, чтобы получить от него что-нибудь и разделить между собой. Григорий же сказал: «Я дам, но он все равно умрет». И спросил он их: «На какую смерть осужден он?» Они отвечали: «Будет повешен на дереве». Блаженный сказал им: «Точно присудили вы ему, завтра он повесится». После этого сошел он в пещеру, где обыкновенно молился, чтобы не слышать ничего земного и очами не видеть ничего суетного, и, вынесши оттуда оставшиеся книги, отдал им, сказав: «Если это вам не пригодится, то возвратите мне». Они же, взяв книги, стали смеяться, говоря: «Продадим их, а деньги разделим». И увидели они плодовые деревья, и решили: «Придем нынче ночью и оберем плоды его».

Наставши же нощи, приидоша сие трие и запроша мниха в погребе, идже б моляся. Единъ же, рша его на дрв повсити, възлзъ гор и нача торгати яблока, и яся за втвь: оной же отломльшися, а сии два, устрашившися, отбегоша; сий же, летя, ятся ризою за другую втвь и, не имя помощи, удавися ожерелиемъ.

Когда настала ночь, пришли эти трое и заперли инока в пещере, где он был на молитве. Один же из них, тот, о котором они говорили, что его на дереве повесят, влез на верхушку дерева и начал обрывать яблоки, и ухватился он за одну ветку, а она обломилась; те двое испугались и побежали, а он, падая вниз, зацепился одеждою за другую ветку и, оставленный без помощи, задушился воротом.