Киевские ночи

А на лице Марата так и застыла пренебрежительная усмешка. Он не может примириться с тем, что человек, владеющий словом, в такое время сидит где-то в тихой комнате, что-то там пописывает. И скорее всего не о сегодняшнем дне. Куда ему!.. А потом возится у грядки с цветочками («лопата»), мастерит лавочку под деревом или глупую табуретку («рубанок!»)… И это во времена, когда все вокруг клокочет.

3

Сорвавшись с места, Марат идет к Крушине. Во-первых, приятно собственными ушами услышать одобрительное слово. Во-вторых, он хочет как можно скорее поехать куда-нибудь в командировку. «Мое место, — говорит он сам себе, — там, где кипит классовый бой».

Есть еще одна причина, которая гонит его в дорогу. Опять поссорился Марат с отцом, и ему надо хоть на несколько дней вырваться из мелкобуржуазной стихии. Да, из чуждой стихии!

Крушина остановил его на пороге кабинета предостерегающим жестом:

— Немного погодя, пожалуйста…

Марат успел заметить бородатого деда, сидевшего у стола. А возле окна девушку — бледную, испуганную и с такой тоской в широко раскрытых глазах, что Марат оторопело отступил в коридор.

— Хлопцы, я видел чудо. Живое! У редактора…

Толя скептически покачал головой. Ох уж эти увлечения! Он не раз говорил Марату: «Постригись, дружок! Это делает человека серьезнее на сорок восемь процентов».

— «Ой, очи, очи… — нарочито вздыхает Дробот. — Где научились вы мучить людей?»

Марат с еще большим пылом рассказывает о только что виденном чуде.

— Большие, огромные… А какие? Голубые, карие? — спросил Игорь.

Марат заколебался. Какие же глаза у этой девушки? Как будто черные?..

— Серо-буро-малиновые, — хмыкнул Толя. — И, конечно, красавица необычайная?..

— Дурак! — вспыхнул Марат. — Ты еще такой и не видывал.

— Ну что ж, не каждому выпадает на долю…

Игорь молчал. Когда речь заходила о девушках, он смущался и ни за что не хотел, чтобы это заметили.

Около шести, когда сотрудники редакции уже собирались расходиться по домам, в комнату вошли редактор и высокая девушка в белой косынке. Во взгляде ее, полном тревоги, все же можно было заметить и любопытство.

— Добрый день…

— Это, товарищи, наша новая сотрудница, — сказал Крушина. — Она будет вместо тети Паши… Понятно? Так что не мусорьте, потому что Наталка любит чистоту. Да? И, разумеется, по совместительству она будет нашим спец- и дипкурьером. Договорились?

Девушка кивнула головой. Губы у нее шевельнулись, но можно было лишь угадать неслышное: «Да».

— Значит, познакомились? Ладно. Будем дружно работать.

Крушина с Наталкой вышли.

— Видел? — спросил Марат.

— Чудо! — от души признался Толя. — Какие же у нее глаза?

Они растерянно посмотрели друг на друга. И тогда подал голос Игорь:

— Карие и как будто чуть зеленоватые…

Это было так неожиданно, что Марат и Толя захохотали. Игорь покраснел.

— Ну и Игорь, даже без очков разглядел.

— А тебе и очки не помогут.

— Видно, сельская дивчина, — сказал Марат.

— Хотел бы я знать, какая беда привела ее в город? — вслух подумал Толя.

— Почему беда? — вскинулся Марат.

— А потому… По глазам видно.

— О, Толя уже пишет поэму. «И всюду страсти роковые, и от судеб защиты нет…»

— Чудесные строчки! Если б я мог так написать.

— А что тут чудесного? — сказал Марат. — Старым- старо… Пушкин или Лермонтов? Все одно!.. Кому интересны эти дворянские страсти-мордасти? Нам нужна пролетарская поэзия! «Греми, греми могуче, песня, как те громы весенних бурь…» Я бы только написал не «весенних», а «классовых» или «революционных».

— Ты бы написал! — сердито посмотрел на него Толя. — А ударение? А то, что в строку не лезет?

— Полезет!

Игорь тихо заметил:

— «Пушкин или Лермонтов»… Это совсем не одно и го же. Надо знать, кто именно написал.

Марата передернуло. Такие упреки злили его. «Грамотей!» Однако сообразил, что лучше ответить смехом, чем бранью.

Они выходят из редакции. На улице Толя опять возвращается к утреннему разговору. Маяковский и — смерть? Это немыслимо. «Литературная газета» придет только послезавтра. Там, наверно, будет подробное сообщение.

Марат реагировал на это по-своему. Никаких разъяснений, никаких сообщений. Две строчки: умер — и все. Чтоб не было лишних разговоров.

— И мыслей! — язвительно добавил Толя.

— А что! — голос Марата — сама решительность. — Вредные мысли — долой!

— Если человек думает, это уже полезно, — сказал Игорь.

— Кому? — грозно спросил Марат. — Кому полезно?

— Людям. Обществу.

— Общество, — поучительно ткнул пальцем Марат, — разделено на классы. Что полезно одному, вредно другому.

Игорь умолкает, недовольный собой. Чтобы спорить и доказать свое, нужен твердый голос. А не такой, как у него: тихий, с вопросительными интонациями. Его не так-то легко сбить, вот только спорить он не мастер. «Толя, почему ты молчишь?» Он привык, что Толя всегда поддерживает его веским словом. Но Толя молчал.

Тогда Игорь сказал:

— Будет, непременно будет сообщение. Обо всем надо рассказать подробно и правдиво.

— А нам выгодно распространять такие вещи? — нахмурился Марат. — Я бы просто написал: «Умер от несчастного случая». Как это так — застрелился?..

Толя посмотрел на него: