— Постельничий молодого государя, — шепотом сообщила Пудха и опустила хорошенькое личико.
— Правильных друзей заводишь, — добродушно усмехнулась Кийя и, сняв с руки дутый золотой браслет с подвесками, протянула служанке.
Та на коленях приняла подарок и залепетала слова благодарности, но Кийя уже не слушала ее. Она прикидывала, где ей лучше спрятаться, чтобы разглядеть все происходящее в храме Атона.
Место оказалось найти не так-то просто, учитывая простую конструкцию храма — прямоугольный зал с редкими колоннами, поставленными скорее для красоты, нежели для пользы. Поддерживать этим колоннам было нечего — потолок отсутствовал для удобства поклонения Солнцу. Служителей в храме Атона не было — верховным жрецом сам себя объявил Аменхотеп Четвертый. На узкой аллее, ведущей к входу, дежурили два городских охранника, которым Кийя сунула в ладони по пригоршне золотых колец. Охранники молча исчезли, и она медленно обошла зал по периметру. Несмотря на его открытость, ей удалось найти местечко возле дальнего алтаря. Рядом с ним лежал ворох душистой сухой травы, предназначенной для воскурений. Трава была прикрыта плотной тканью и вместе с алтарем образовывала закуток возле стены. Там Кийя и схоронилась, на ходу придумывая историю на случай, если ее найдут. «Тайно молюсь солнечному богу… Пошла приготовить утреннюю жертву… Увидела пришедших, испугалась…»
Ближе к полуночи на дорожке послышались легкие шаги, и Кийя замерла, стараясь дышать как можно тише. В дверном проеме мелькнули тени и послышались звуки знакомого бархатистого голоса, от которого у нее замирало сердце. Напрасно она боялась оказаться замеченной. Молодой Аменхотеп и Нефертити были уверены в своей неприкосновенности, а потому беспечны. Они явились в храм с одним охранником, которого послали обойти окрестности, а сами вышли в центр зала и оказались как на ладони в свете мириад ярких южных звезд. Кийя изо всех сил прислушивалась к их разговору, но до нее долетало лишь нежное шелестение. Впрочем, скоро она поняла, что можно не прислушиваться — это было бессвязное любовное воркование, дополняющее сцену уединения влюбленных подобно музыке.
Из-за незаметного облачка вышла яркая луна, и в храме стало светло почти как днем. Аменхотеп взял лицо Нефертити обеими ладонями, запрокинул ей голову и поцеловал. Оторвавшись от губ, он принялся осыпать поцелуями ее щеки, шею, грудь. Нефертити жмурилась, как котенок, и мягко водила руками по его плечам и бедрам. Их одежды одновременно соскользнули вниз, и они опустились на колени. Аменхотеп спустился ниже и припал к вздутому животу своей жены. Затем бережно уложил ее на бок и обнял сзади, прижавшись к ней всем телом. Дальше Кийя уже не видела — пелена слез мешала смотреть, и она отвернулась, всеми силами стараясь сдержать подступающие к горлу рыдания.
Молодая царская чета давно ушла из храма, а она все сидела, прижавшись спиной к прохладному каменному алтарю. Слишком очевидно было, что ее холодный, насмешливый супруг может быть нежен и ласков. Слишком отчетлива была мысль, что он может быть таким только для одной женщины — Нефертити. Что с ней, Кийей, он таким, скорее всего, никогда не будет. Не для нее все эти мечтательные улыбки и трепетные прикосновения, не про ее честь все эти слова, бессмысленно-красивые и естественные, как ночной ветерок. А как бы она хотела! Что бы только не отдала за то, чтобы оказаться на месте Нефертити в эту ночь!
Отчаяние уступило место гневу. Убить! Убить обоих и самой умереть, успокоившись. Отравить… нет… зарезать острым, зазубренным ножом, которым отец добивал на охоте крупного зверя. Насладиться их агонией, вымазать лицо в их крови, хохотать, глядя в их угасающие глаза… Или убить Нефертити, а самой занять ее место. Но нет, память о ней убить будет невозможно… Кийя в ожесточении сжимала и разжимала кулаки, царапала камень, не замечая, как ломает ногти и ранит пальцы.
Постепенно небо на востоке стало светлеть. Утренняя прохлада принесла с собой отрезвление. Кийя с удивлением взглянула на свои исцарапанные, в кровавых ссадинах, руки и подняла глаза. Утомленное сознание прояснялось вместе с небом. Она вспомнила, что восход солнца сопровождается служениями в этом храме, поэтому ей надо поскорее убираться.
Придя в свои покои, Кийя совершила омовение и улеглась в кровать как раз тогда, когда молодой Аменхотеп должен был приступить к молитвам в честь восходящего солнца. Стараясь вновь не дать волю гневу, она вспомнила Шубад. Что бы сказала ей наставница, будь она рядом? Ответ пришел без промедления. «Изучи свою соперницу, — говорила ей жрица еще в Вассокане, — наблюдай за ней, пойми ее. А когда изучишь — делай все наоборот. Мужчине не нужна еще одна похожая любовница. Ему нужна другая. Будь другой — и он не устоит».
«Я буду другой, — пообещала себе Кийя, — и он не устоит. Только надо набраться терпения и ждать». Успокоившись окончательно, она закрыла глаза и провалилась в глубокий сон.
Спустя короткое время Место Красоты было официально оповещено о визите молодого фараона.