На следующий день Аменхотеп пожаловал в Место Красоты в назначенный срок, принеся с собой сундук с подарками и пять корзин с угощениями. Слуги составили дары в главном зале, в котором уже были накрыты столики и играла музыка. Среди огромных ваз с живыми цветами порхали сотни бабочек, специально выловленных в фиванских садах и доставленных нынче утром в корзинках. В курильницах дымились ароматные травы, политые маслом, каменный пол устилал плотный ковер разноцветных лепестков. Молодого Аменхотепа усадили на трон в центре зала, сзади немедленно пристроились носители опахала и принялись обмахивать государя, ублажая его разгоряченное тело ласковым ветерком. Вокруг на низеньких табуретках расселись прекрасные жены, одетые в полупрозрачные одеяния и пышные парики. Некоторые были и вовсе без платьев, зато увешаны золотом с ног до головы.
С ходу опустошив полную чашу виноградного вина и пригубив благородного гранатового, фараон огляделся:
— Благодарю за прием, любезные хозяйки. Среди вас я чувствую себя неуклюжим кротом, по ошибке попавшим в чудесный цветник.
Кокетливый смех заглушил его последние слова, и женщины наперебой защебетали:
— О, ваше величество…
— Твои уста источают мед…
— Твое дыхание — живительная пища…
— Несравненный поэтический дар ты тратишь на недостойных жен…
— Ваше присутствие в моей жизни и есть источник поэтического дара, — в тон им отвечал захмелевший Аменхотеп.
— Господин так добр…
— Так прекрасен…
— Великодушен…
— Щедр…
Кийя с улыбкой слушала льстивые излияния гаремных обитательниц и изящное словесное жонглирование фараона. Ее молчание и отрешенность привлекли внимание Аменхотепа.
— Моя юная жена опечалена? Моя звездноокая Кийя скучает?
— Напротив, мой господин, — с готовностью отвечала она. — Твоя смиренная рабыня наслаждается любимым голосом господина и мечтает еще хоть раз услышать чудесные вирши, что рождаются в его божественном сознании.
Аменхотеп выглядел удивленным и польщенным.
— Неужели тебе доводилось слышать вирши в моем исполнении?
— Конечно, ваше величество. В день нашего бракосочетания, в храме Отца нашего единственного, сияющего на небосклоне.
— Как? А я думал, что ты не понимаешь.
— Египетский язык не дался мне легко, но твои гимны Отцу нашему небесному навсегда врезались в мою память. Ибо я услышала их не ушами, а сердцем.
Аменхотеп внимательно и серьезно смотрел на Кийю, словно увидел ее впервые. Все окружающие притихли, боясь нарушить эту неожиданную паузу. Наконец он нарушил молчание:
— Для тебя, моя Кийя, мне не жаль прочесть священные строки.
Все вокруг оживились и наперебой закричали:
— Просим, просим!
— Осчастливь!
— Пролей свет на наши головы!
Аменхотеп встал, на мгновение задумался и изрек:
Закончив, закрыл глаза и помолчал немного. Потом устало опустился в кресло и снова взялся за вино. Женщины завздыхали, застонали от восхищения, некоторые умиленно всхлипывали. Кийя, церемонно выпрямившись и глядя прямо ему в глаза, молвила:
— Мой господин, если бог — солнце, то ты его луч, дарующий просветление. Здесь, на земле, ты отражение бога небесного. Среди людей ты и есть бог!