Кики Каллира и нарисованное королевство

Я мысленно представляла себе эту картину, яркую и живую, как страница из моего альбома: по занесенным пылью ржавым рельсам по городу с пыхтением помчится веселый красный поезд; там, где стояла пустая ярмарка, снова появятся цирк, сахарная вата и смех; куда ни пойдешь, везде будет чувствоваться запах манго, досы и свежего Майсур пака; тихий темный лес зазвенит голосами птиц; дома из драгоценных камней наполнятся громкой болтовней, и окна широко распахнутся; волшебные колесницы полетят к пастельному замку, и никакие монстры никогда больше не закроют свет солнца.

Это возможно. Я должна поверить в это, в то, что мир, ставший темным, может снова стать светлым.

Вдалеке виднелись золотые и красные купола Майсурского дворца. И Гандаберунда наверху, молчаливый и неподвижный.

– Проснись, – прошептала я. – Пожалуйста.

Ответа не последовало. Статуя не шевельнулась. Почему он не проснулся, как обещали легенды? Неужели сейчас Майсур не испытывает величайшей нужды?

– Он проснется, когда будет готов, – раздался за моей спиной голос Чамундешвари. – Этот мир – часть тебя, Кики, и Гандаберунда тоже часть тебя. Доверься ему.

Я обернулась. Богиня стояла в дверном проеме: ее коса была перекинута через плечо, а рука висела на белой перевязи. Из-за спины выглядывала Добрая ведьма.

– Ты пришла!

Ведьма закатила глаза:

– А солнечная землеройка живет тысячу лун?

– Это значит «да», – перевела Чамундешвари с легкой улыбкой. – Я напомнила ей, что ты освободила ее из Лалита Махала. Это оказалось самое меньшее, что она могла сделать.

– И что же ты хочешь от меня? – спросила Добрая ведьма с покорным видом.

– Сотвори заклинание, – ответила я. – Если бы я сделала несколько сотен маленьких вещей, ты могла бы превратить их в несколько сотен больших?

Она подозрительно покосилась на меня.

– Да.

Я усмехнулась.

– Тогда мне лучше приступить к работе.

Вооружившись цветными карандашами и чернилами, которые дал мне дом Воронов, я заперлась в гостиной и начала рисовать.

Я работала много часов, не обращая внимания на боль в шее и руке. Снова и снова я рисовала одни и те же фигуры, сто раз, потом двести. Солнце ползло по небу, день становился жарким и липким, ребята приходили и уходили с напитками, закусками и разговорами, но я продолжала рисовать.

– У тебя есть минутка? – спросил Джоджо, просунув голову в дверной проем. Он вкатился внутрь. Мой костюм был готов и лежал у него на коленях.

Я чуть не завизжала от восторга. Мой собственный костюм супергероя! Как и у остальных, это оказался эластичный наряд черного цвета с красными и золотыми вставками на груди, бедрах, манжетах и ногах. Золото искрилось звездной пылью и лунными лучами – дополнительная защита от зубов и когтей.

– Это прекрасно, – сказала я. – Спасибо!

Он ухмыльнулся, довольный собой.

– Можешь примерить позже, – мальчик кивнул на рисунки на полу. – Не буду отрывать тебя от дела.

И я продолжила.

А потом, когда я закончила последнюю деталь, в небе раздался ужасный крик. От него задребезжали окна и сотряслись стены, а по моей коже побежали мурашки. Звук был высоким и пронзительным, словно крик птицы, когда она видит угрозу, и эхом разнесся по всему городу.

В комнату ворвалась Шуки.

– Кики, это случилось! Это действительно случилось! Гандаберунда проснулся!

Время пришло.

Глава двадцать девятая

Мы шли через весь город к Лалита Махалу. Это была великолепная процессия: Чамундешвари восседала впереди на спине Симхи, прекрасная богиня с золотым копьем в руке. Лей, близняшки и я следовали за ними, а Джоджо и Добрая ведьма ехали за нами в сияющей механической колеснице, которую я нарисовала для них перед выходом.

И мы были не одни.

Пока мы шли по улицам, направляясь к длинной белой подъездной дороге для колесниц перед Лалита Махалом и холмами Чамунди, асуры наблюдали за нами с неба. Как буря, они собирались там, отбрасывая на нас тени, ожидая, что же мы будем делать. К тому времени, как мы достигли белой дороги, Махишасура и остальная его армия вышли нам навстречу.

Они рассыпались перед своим сверкающим белым дворцом – сотни чудовищных демонов с рогами, зубами и когтями. Ашвини, разумеется, нигде не было видно. Тогда, на вершине дворца, она ясно дала нам понять, что прощается.

Махишасура отделился от своей армии. В ярком солнечном свете он казался еще больше, чем мне запомнилось, – мускулистый и высокий, с заостренными рогами, раздувающимися ноздрями и сузившимися от злобы янтарными глазами. Он изучал наши лица, задержавшись на моем, и я наблюдала, как он рассматривает мой костюм, его цвета, маленький меч в моих руках. Я с усилием сглотнула, и внезапно меня охватила уверенность, что все это не сработает, что глупо было даже пытаться, что всем, кого я любила – в обоих мирах, – придется расплачиваться за мою глупость.

Монстр скрестил руки на бронированной груди.

– Что это? – прогремел он через разделявшее нас расстояние.

– Это твой конец, Махишасура, – ответила Чамундешвари. – Пора с тобой покончить.

Тот фыркнул.