Кикимор

Лесн посмотрел на отца. Художник Красник. Не великий мастер, но на округу славится своими работами. Лет восемь назад даже расписывал детскую в доме одного из представителей Сильных родов. Невысокий, жилистый, на левой руке нет половины мизинца, лицо длинное, худое, в морщинах. Волосы и борода у отца сильно поседели за последнее время, но светло-серые глаза смотрели все так же спокойно и весело, словно он один знал о жизни что-то такое, что понять другим не дано. А когда он улыбался — в уголках глаз появлялись лучики-морщинки, делающие его сразу моложе лет на пятнадцать.

— Бать, а почему на Валахаре так не любят полукровок?

Теперь Лесн не смотрел на отца — смывал с раненой лапы лисенка грязь и кровь. Не смотрел, потому что был занят, а не потому что не хотел!

— На смешение крови разных племен нет прямого запрета. Но говорят, самые могущественные и самые злобные существа появлялись именно от межплеменного кровосмешения. Люди, которые обладали двойным, а то и тройным проявлением магии, увы, направляли свои способности как правило, во вред человечеству, а не во благо. Таким образом еще древними мудрецами был сформулирован вывод, что полукровки потенциально опасны для общества. Ну и в последующие циклы, увы, это неоднократно подтверждалось реальными примерами.

Опасны. Интересно, для кого? И чем? Кривонос вон что-то в сто раз опасней Лесна без всякой чужой крови!

— Чего такие смурные? — мать появилась с тазом воды в руках, ворохом тряпок на плече и двумя баночками с мазями, выглядывающими из кармана передника. — О чем, бестолковые, речь вели?

Отец вопросительно посмотрел на Лесна. Подросток честно ответил присевшей рядом матери:

— О полукровках.

Плетунья стала намазывать пострадавшую лапу лисенка мазью, и тот жалобно заскулил.

— Сдалась тебе эта кровь, милый! Суть не в ней, а в…

— В том, что внутри. — Продолжил Лесн немного недовольно. Эту фразу мать повторяла постоянно, и подростку это стало уже изрядно надоедать. — Знаю я, знаю!

Женщина некоторое время смотрела на сына, бинтовавшего лапу, а потом выдала:

— Нет, не знаешь. Слушаешь, да не слышишь. Впрочем, у каждого своя голова на плечах есть. Присядь на лавку, живот обработаю. Садись-садись, не слепая, вижу, что поцарапанный ходишь, человеческую кровь лисьей не замажешь.

Полукровка посмотрел на свой живот — зеленый, покрытый темно-алой коркой. Да, точно, лис царапался, но не сильно. Больно почти не было. От презрительных взглядов шляпочных сестер и то было неприятнее.

— Хватит, мам! Ставь есть, за мной скоро Жад зайдет.

Отец, с улыбкой наблюдающий за возней жены и сына, спросил.

— Это тот, с которым вы подрались в прошлую луну? Что, набили друг другу шишек и теперь друзья не разлей вода?

— Не друзья! — возразил Лесн, одевая чистую рубаху. — Но парень он нормальный. Просил за Серый овраг его провести, да так, чтобы до солнечного дождя успеть вернуться. Что ж не помочь?

Хвост недовольно обнюхивал кружащего вокруг него лисенка, припадающего на одну лапу. Мать нарезала хлеб и протянула Лесну ложку.

— Кушай давай.

Полукровка послушно склонился к тарелке. Пахло свежим хлебом и парным молоком, с опушки доносились трели белоротиков, на приболотной тропе квакали лягушки. Родители заговорили о необходимых покупках и торжке, что находился в соседнем поселении. На небе не было ни облачка, лишь легкий ветерок порой пытался немного пригладить волосы Лесна, торчащие в беспорядке в разные стороны. Обычное умиротворенное утро почти обычной семьи.

Вот бы день был таким же!

* * *

— Зигзагами беги!

Кричать с макушки дерева было проще, чем делать. Ночной шатун, логово которого Лесн с Жадом потревожили по неосторожности, уверенно катился большим меховым колобком следом за юным пахарем могучего телосложения. Иногда среди черного меха поблескивали то клыки, то когти, то беспомощно озирающиеся алые глаза.

— Куда помчался? К дереву беги!

— Я бегу! — недовольно прорычал Жад, действительно меняя траекторию движения. Шатун на мгновение замер, принюхиваясь, и затем уверенно покатился следом за парнем. Лесн отломал сухую ветку, рядом с которой сидел, и кинул в сторону, отвлекая шатуна от жертвы. Невидящий ничего при дневном свете зверь подкатился к месту, где упала ветка, принюхался и, злобно рыкнув, стремительно покатился обратно. Прямо под дерево, на котором сидел Лесн. Жад на бегу подпрыгнул и ухватился за нижнюю ветку. Подтянулся, потом, уцепившись за руку полукровки, залез на сук повыше. Ночной хищник врезался в ствол дерева и остановился, бестолково мотая туда-сюда мохнатой головой.

— Мать убьет. — Жад продемонстрировал товарищу разодранный в клочья рукав новой рубашки. — И что дальше?

Лесн достал из-за пазухи два еще толком не раскрывшихся бутона. Сначала он протянул Жаду один, тот, что был больше по размеру, затем посмотрел на комплекцию товарища и другой тоже отдал ему.

— Натрись пыльцой получше, запах должен его отпугнуть.

Пахарский сын сунул нос в бутон и скривился.

— Эта трава кого хочешь отпугнет! И в первую очередь — нормальных людей. Где ты только достал эту гадость?