Кикимор

Он повертел головой из стороны в сторону и понял, что вертикально привязан к чему-то толстыми зелеными лианами. Кажется, к каменной стене. Уж не к пирамиде ли его привязали? И зачем? Почуяв неладное, мальчик активно задергался, но не отвоевал ни пяди собственного тела, ему даже показалось, что проклятые ветки только сильнее впились в кожу.

— Не дергайся.

Голос сидящего на большом валуне Кикимора был тих и сосредоточен. В руках юноша держал призрачный нож с мерцающим дымчатым лезвием. — Не бойся, больно не будет.

Смеш испугался. Да, он дразнил полукровку. И обзывал. И испытывал его терпение. Но так он Высу обидел! И втянул ее в эти неприятности! И вообще, почему сестра о нем часто спрашивает? Зачем он разлад им приносит в дом? Но правда именно Кикимор подарил им замечательного лисенка… Эх… Нет, Смеш конечно злился на самоуправство Кикимора, на его силу — ишь как сжал-то, когда солнечный дождь пошел, не вырваться! Но ведь любому обидно чувствовать себя бессловесным мешком! Смеш ненавидел бессилие, невозможность противостоять чему-то. Как например, в тот день, когда его посадили на телегу, поцеловали в лоб и отправили в далекое местечко к ворчливой бабке. Выса тогда так вцепилась в его ладонь, закономерно ожидая побега, что у него потом еще долго заживали синяки от ее пальцев. А еще они с сестрой по прибытию не разговаривали почти целую луну…

Смеш опять дернулся и опять безрезультатно. Лесн встал и неторопливым шагом направился к нему. Ощущение бессилия накрыло с головой. И обиды. Ведь на самом деле он потому и дразнил полукровку, что не чувствовал от него опасности! Ну кто в самом деле станет дразнить ночного шатуна или рытника? А вот быка, что привязан к столбу магическим узлом, — завсегда пожалуйста! И вот, вдруг домашняя скотина оказалась лесным хищником, а путы, накинутые на столб, — миражом.

— Что ты сделаешь? Пустишь мне кровь?

Кикимор стал перед Смешем, но смотрел он только на призрачное лезвие, дрожащее в его ладони, словно оно завладело его разумом, чувствами и желаниями.

— Нет, — он мотнул головой. — Я же обещал: больно не будет. Просто подарю твою жизнь Хранителю в обмен на положенную мне Силу. Увы, по-другому никак. Ты же не хочешь, чтобы она уничтожила Бровки?

В горле пересохло. Но Смеш прохрипел:

— Не хочу.

— Тогда ты поймешь. Это разумно. Ты самый бесполезный и надоедливый человек в команде. А в Бровках больше сотни жителей. Ты понимаешь, да?

Он понимал. Им опять расплатились за благополучие других. Как мама, родив нового сына, отослала его с Высой к бабке. А он, может, был согласен крошки со стола подбирать, зато жить при ней!

— И что потом?

Кикимор дернул плечами. Не пожал, а именно дернул — движение вышло резким и неуклюжим.

— Не знаю. Никому неведомо, какое бытие достается жертвенным душам.

— Но я умру.

— Здесь — да. Что ж, пора.

Полукровка поднял руку с кинжалом. Смеш зажмурился. А ведь он еще хотел помириться с родителями — столько плохого он им наговорил в последнюю встречу! И попросить прощения у Высы надо бы. И помочь бабушке по дому. Поздно. Кажется, эта сказка вышла действительно страшной.

Свист воздуха.

Вот и все…

* * *

Черты человека заострились, волосы отросли, на грязной одежде виднелись темные пятна. Два зверя, один в капкане, другой рядом, смотрели на него с надеждой.

— Не страшно! — человек залихватски подмигнул большому лису и шагнул к попавшей в капкан лисичке. — Не бойся, Хвост, мимо не пройдем! Мы же больше суток ничего не ели!

Человек взмахнул топором…

… Солнце уже садилось, когда путник поднял набитый мясом заплечный мешок. Он поискал диким, отстраненным взглядом второго лиса, и весело крикнул:

— К ноге, Хвост! К ноге! Нам пора!

Лис отступил на шаг назад и зарычал. В волосах человека искрилась Сила, она мерцала в его глазах, блестела на длинных черных когтях и зверю следовало склониться перед ней.

Но зверь опять шагнул назад…

* * *

Сначала Вихр почувствовал, боль, а только потом пришло ощущение собственного тела. Веки не хотели подниматься, язык с трудом облизал потрескавшиеся губы. Сделав над собой усилие, подросток все же открыл глаза и сел.

— Очнулся? Пей.

Мор Хил протянул ему кружку с чем-то резко пахнущим. Сирота взял посудину дрожащей рукой, но не понес к губам, а поставил на колено.

— Что произошло?

— Что и следовало ожидать, — хмурый мор тяжело вздохнул. — Неподготовленный Кикимор взял Силу и ушел, попытавшись избавиться от свидетелей.

Голова болела нещадно. Чужие слова с трудом оседали в ней тяжелым грузом. А смысл их был еще тяжелее.

— Не понял.

Хил посмотрел на него с жалостью.

— Твой друг забрал наследие, приложил вас Силой и скрылся.

— Он наверно, случайно!

— Нет, Вихр, не обманывай себя. Это точно не было случайностью.

Лесн не мог. Не мог и все тут. Тогда это бы был не Лесн.

— Нет. Неправда.

Взгляд мора стал еще более жалостливым. Вихр ненавидел, когда на него так смотрели. Он знал, как никто, что между состраданием и снисходительной жалостью — огромная пропасть.