Кикимора

Анна Константиновна, пока слушала, душой за него изболелась.

– Это верно, – сказала она, деликатно выждав, не скажет ли он еще что-нибудь, – но нельзя постоянно об этом думать. У вас есть дети, внуки, вы, не как я, не один на земле.

– Дети, внуки, – повторил он. – Есть. Светят, конечно. Но отчего-то мало греют.

– Они не могут вас не любить! – с жаром воскликнула Анна Константиновна. – Вас нельзя не любить!

Он благодарно положил руку на ее пальцы, успокоил:

– Они и любят. Как умеют.

– Да нет, не в этом, наверно, дело, – взволнованно заговорила Анна Константиновна. – Просто они же ничего не знают. Они разное могут подумать. Вы бы им объяснили...

– Что?

– Ну, не знаю что, – сбилась она. – Успокоить их надо, чтобы не думали...

– Чего не думали? – с той же напористостью задал он новый вопрос, окончательно загнав ее в тупик. Самому пришлось и ответить: – Что я имею намерение предложить вам объединить наши одинокие жизни?.. А если я именно такое намерение имею? Или вам кажется это невозможным? – Глаза его опасно для Анны Константиновны похолодели.

Она запинаясь пробормотала:

– Разве это так просто, как вам кажется?

– Пусть и не просто!

– Не сердитесь только, пожалуйста, – попросила она. – Мне неприятно.

– Простите, – мягче сказал он. – Ладно, – как бы решив что-то про себя, продолжал он. – Не будем об этом. Давайте лучше пить чай с обещанным болгарским конфитюром, – и легонько похлопал ее по колену, словно призвав и ее и себя не печалиться и смотреть проще.

Но она не могла не печалиться и смотреть проще. Не было у нее ничего – и ничего не надо было. А теперь... Надо было оставить все так, как сначала получилось: гуляли, развлекались, разговаривали. А теперь неизвестно – что и куда. Чего Татьяна испугалась? Разве Анна Константиновна собирается что-нибудь у нее отнять? Об отце бы лучше подумала – как ему лучше. Или его выбор ей не по душе?..

Хорошо, положим, Антон Николаевич настоит на своем. Характер, властность в нем и сейчас сохранились. И что будет? Он же, как большинство мужчин, в житейских вопросах непрактичен, ему подавай, чего он захотел, а спроси его, куда им вдвоем деваться?.. Ей к нему переезжать немыслимо, а здесь и диван-то втиснуть некуда. И Жариковы еще за стенкой – вот радости-то им, веселья будет... От мысли о Жариковых и их ухмылочках Анна Константиновна содрогнулась и чуть не выронила из рук чашку, которую протягивала Антону Николаевичу. Чай выплеснулся на блюдце.

– А вы ее успокойте, Таню, – сказала она. – Объясните, что я просто ваша знакомая, что никаких намерений в отношении вас не имею. Она же по театрам и выставкам ходить с вами не будет, зачем же вам одному? – И только тут отважилась поднять на него взгляд, чтобы увидеть то, что ожидала увидеть, как только заговорила: пробравший ее мурашками холод в его глазах, которые знала и теплыми, и приветливыми, и даже нежными. Да, да, мысленно воскликнула она, вы хотите сказать, что думали обо мне и моем отношении к вам лучше?.. Но я ведь и сейчас не о себе, а о вас забочусь, о вашем спокойствии. Что изменится от того, что мы с вами объединимся, скажите, пожалуйста?.. Вслух она жалобно сказала: – Я ведь не о себе, я о вас забочусь. Что получится, если мы против ваших детей пойдем? Разве я могу на это согласиться?

– Да что вы все – дети, дети! – Он резко отставил от себя чашку.

– А как же? – потерянно спросила она.

– Не знаю. – Подперев щеку ладонью, он сердито уставился в пространство.

– То-то и оно, – сказала она, ощущая в этот миг себя и сильней и разумней его. – Что мы с вами головы ломаем? Договорились ведь этой темы не касаться и опять начали. Вон дождик, кажется, унялся, глядите-ка, солнце проглядывает! В нашем кино сегодня «Большие гонки», американская кинокомедия, в четыре часа есть сеанс, давайте пойдем лучше, чем неизвестно из-за чего ссориться?

– Дрянь, я слышал, порядочная эти «Гонки», – проворчал он, уже уступая.

– Ну, может, посмеемся.

– Это, пожалуй, единственное, что нам осталось, – сказал он с иронией, и отчего-то они с облегчением улыбнулись друг другу.

10

В ту единственную встречу на улице, о которой Анна стантиновна и узнала много позже, она, понятно, не могла разглядеть Таню. Промелькнуло что-то броско одетое (как нынче все – от пятнадцати и иной раз далеко за пятьдесят). Одни разглядывающие светлые глаза и запомнились.

Теперь Анна Константиновна имела возможность рассмотреть дочку Антона Николаевича детально: Таня приехала в Кратово.