Киллеръ для венценосной особы

Однажды Рогов для друзей
Прием de jour готовить начал,
Позвал для чинности бл… ей
И для престижу – прачек.
В бульоне зад ополоснул,
В ночном горшке сготовил студень
И член торжественно встряхнул
Над осетром, простертым в блюде,
Барашка раком фаршируя
В бутылки плюнул, в суп сблевал.
(Читатель ждет уж рифму злую,
На что скажу: молчи, нахал!)-и т. д.

Далее в том же духе описывались детали пиршества, а в финале поэт благодарил судьбу, избавившую его от столь сомнительного приглашения. Не следует думать, будто именно ради Рогова поэт употребил столь сильные выражения, вовсе нет. Так уж с самого рождения оказалась настроена его лира, что даже наиболее проникновенные строки выходили с этаким молодецким присвистом. По сей причине в сугубо литературной среде Дроздовскому не удалось стяжать лавров, но между военными, особливо среди кадетов, он был весьма известен и почитался куда выше Державина и Ломоносова, почти на одной ступени с Барковым. Как знать – быть может, Дроздовскому и удалось бы когда-нибудь очистить свой стих от скверны, обратиться к высоким идеям и через такую метаморфозу вознестись к сияющим вершинам Парнаса… Все могло случиться, если бы на следующее после знаменательной встречи утро пуля Рогова не поставила кровавую точку в этой беспечной, многообещающей жизни.

Впоследствии многие считали, что именно стихи и стали причиной дуэли, однако материалы следствия полностью опровергают это предположение. Во всех допросных листах особенно отмечено, что подследственный стихов не читал ни вообще, ни в частности, а причиной вызова упорно называл отказ потерпевшего разделить с ним трапезу. Одним из оправдательных документов, представленных Роговым, является меню предполагавшегося обеда – действительно, более чем аппетитное.

Такую причину суд счел вздорной и неосновательной. Рогова разжаловали в рядовые и перевели в Кронштадтский гарнизонный батальон. Так бы он и сгнил на гарнизонной службе, стоя до пришествия Господня в караулах у пакгаузов; но тут, на его удачу, грянула война с Бонапартом. Батальон обратили на пополнение действующей армии, причем Рогов сумел попасть в кавалерию. Он отличился, быстро выслужился в офицеры, в ноябре 1812 года убил на дуэли армейского прапорщика (это сошло с рук), а в апреле 1814 года в Париже заколол вюртембергского капитана из состава союзной армии. На сей раз произошел грандиозный скандал, Рогова едва не расстреляли, но вновь обошлось разжалованием в рядовые. Что там у него произошло с прапорщиком, о том история умалчивает, а вот капитан, как это достоверно известно, при многих свидетелях дурно отозвался о квасе – мол, непонятный это напиток, пиво – не пиво, а так, ерунда какая-то.

Вновь заслужить эполеты Рогову удалось только через восемь лет, после открытия регулярных военных действий на Кавказе, а еще через год благодаря протекции сразу двух министров – Гурьева и Нессельроде – он сумел вновь перевестись в гвардию. Ходили слухи, будто бы в данном случае имел место уникальный способ взятки: кулинарными рецептами. Возвращение легендарного, почти литературного, персонажа произвело в столичных кругах немалый переполох, и весьма скоро болезненно скромный от природы Рогов стал, сам того не желая, заметной бомондной фигурой, окруженной сияющим романтическим ореолом. О нем много рассказывали, еще больше сочиняли, он возбуждал любопытство, страх и желание проникнуть в тайну. Однако далеко не каждый храбрец решался завести разговор с Супом на кулинарные темы – судьбы Дроздовского и вюртембергского капитана служили хорошим предупреждением для разного рода шалунов.

Будучи сослуживцем Рогова, Охлобыстин оказался обреченным на близкое знакомство с этим странным человеком. Весьма скоро выяснилось, что страшный и ужасный Суп – в сущности, вполне добрый и не очень счастливый человек. Пунктик по гастрономическому вопросу у него действительно имелся, но, уяснив несложное правило никогда не говорить о еде, Охлобыстин научился вполне сносно с ним уживаться – вплоть до того судьбоносного момента, когда гастрономическая щепетильность Рогова не предстала перед трепещущим Иннокентием Андреевичем во всем своем космическом масштабе.