Киллер с пропеллером на мотороллере

— Не будь занудой, Вера Пална, — ответила я. Уж ты-то можешь войти в мое девичье положение. Ко мне человек приехал. Такой человек, что я за него хоть пять литров отдам.

— У тебя столько нет, — хмыкнула секретарша. — Ладно, гуляй со своим человеком. Прикроем в случае чего.

Мы с Сатеком позавтракали, выгуляли собаку и поехали на трамвае в сторону Марсова поля, где, как я помнила, находился Институт культуры. Мой любимый заметно волновался. Еще неделю назад внезапное предложение аспирантуры в неизвестном ленинградском институте было для него не более чем возможностью встретиться со мной, но затем он, видимо, принялся фантазировать и к пятничному утру успел навоображать себе бог знает что.

— Понимаешь, императорка, это может быть очень интересно, — возбужденно тараторил он, прижимая меня к трамвайному окну. — Работа с местными архивами — туда ведь каждого не пускают. Значит, можно много найти из неизвестных вещей. Тут ведь есть Императорская библиотека, правда?

— Правда, — кивала я. — Мы только что мимо нее проехали.

— Где? Вот эта?

Сатек выворачивал шею, высматривая угол Публички, и в глазах его светился детский восторг.

— Туда ведь пускают аспирантов? В архивы?

— Пускают, пускают… — смеялась я. — Да и попробовали бы не пустить. Ведь у тебя есть высочайшее дозволение от самой императорки Александры Романовой.

Когда мы вышли на углу Марсова поля, мой Сатурнин и вовсе оробел. Уж не знаю, каким рисовался ему Институт культуры им. Крупской после беседы с заведующим отделом международных связей Пражского университета — ведь этот заведующий говорил о заштатном вузе, от которого единодушно отказались все прочие кандидаты. Соответственно, и ожидания Сатека пребывали где-то между дощатым бараком на курьих ножках и облезлой железобетонной коробкой, сплошь увешанной портретами членов Политбюро. Тем сильнее было его потрясение, когда я указала на бывший дворец принца Ольденбургского, величавый даже в своем нынешнем, давно не крашенном виде.

— Вот твоя аспирантура, Святой Сатурнин…

— Это?! Ты шутишь!

Справа от нас пламенел красками осени великолепный Летний сад. Налево маршировал в сторону Зимнего дворца кавалергардский строй роскошнейших дворцов и особняков улицы Халтурина. Сзади невообразимым сочетанием свободного российского полета и расчерченного по прусской линейке пространства расстилалось бескрайнее Марсово поле. Впереди, за площадью с изящным памятником и рогатыми фонарями Кировского моста, медленно шевелилась в своей гранитной загородке огромная серая река.

— Что, нравится? — небрежно поинтересовалась я. — Как видишь, бывает и такое. Нам туда, Сатек…

Переговоры с вахтершей, толстенной скифской бабой породы сторожевых, я взяла на себя, дабы не травмировать раньше времени нежную европейскую душу. Не зря ведь поэт Блок предупреждал о хрупкости тамошних скелетов в лапах таких вот скифов. За прошедшие сутки я имела возможность неоднократно убедиться в неоспоримой полезности позвоночника Святого Сатурнина и теперь не хотела подвергать его ценные кости даже малейшему потенциальному риску.

— Нам к профессору Михеевой.

— Куда-куда? — сощурилась вахтерша.

— К профессору Михеевой Валентине Петровне, — твердо повторила я.

Вахтерша засопела и стала водить пальцем по застекленному списку. Мы с Сатеком ждали, вытянувшись во фрунт, как павловские солдаты на близлежащем плацу.

— Нет такой.

Сердце у меня екнуло. Я вдруг ощутила себя матерью, которая привела ребенка на долгожданную елку и получила от ворот поворот.

— Не может быть. Проверьте еще раз.

— Проверяла уже, — презрительно процедила скифская баба. — Отойдите, дамочка, не мешайте проходу.

— Что случилось? — заволновался Сатек

— Все в порядке, милый, не беспокойся. Дай-ка твое письмо… — Я сунула бумагу с печатью под нос вахтерше. — Вот, смотрите. Тут ясно написано: прибыть 23 сентября к профессору Михеевой.

— Это по-иностранному, — определила вахтерша.

Служба в проходной Института культуры благотворно сказалась на ее общекультурном уровне.

— Слова по-иностранному, зато число по-русски, — парировала я. — Вот видите: 23. Это ведь по-русски?

— Число по-русски… — признала вахтерша.

Немного поразмыслив, она сняла трубку внутреннего телефона.

— Лексеич? Тут какую-то Михееву спрашивают. Профессоршу какую-то. Иностранец какой-то с переводчицей. Пропустить? — Вахтерша повернулась ко мне: — Как звать-то?

— Романова Александра Родионовна, — отрапортовала я.

— Да не тебя! Иностранца!

— Краус Сатурнин.

— Алло, Лексеич? Сапрунин его фамилие, — с непередаваемой брезгливостью выговорила вахтерша, перенося ударение с последнего слога на средний. — А звать Клаусом. Клаус Сапрунин. Ага… ага… понятно, Лексеич. Понятно.

Она положила трубку и облегченно вздохнула:

— Что ж вы сразу-то не сказали? Вам в комиссию по интернациональным связям, к товарищу Скворцову. А то — Михеева, Михеева…

— У нас тут написано… — попробовала было оправдаться я, но баба замахала руками:

— Идите, идите! Не задерживайте! Так и переведи своему Клаусу! Второй этаж налево, к товарищу Скворцову.