Киллер с пропеллером на мотороллере

Новоявленский, опустив голову, сидел на стуле посреди комнаты — точно такой же, в какой меньше минуты назад допрашивали меня.

— Константин Викентьевич, слава богу, вы здесь! — приветствовала его я. — А я уже начала волноваться… Константин Викентьевич!

— Он не ответит, — хихикнул Саша. — Кислороду не хватает…

Я бросилась к полковнику. Новоявленский был мертв — привязан к стулу и мертв. Синяки на лице, красная полоса на горле, вываленный наружу язык, выпученные от последнего усилия глаза… — такие же я видела когда-то на снимках по делу маньяка из Сосновки. Бедный, бедный Константин Викентьевич… Он ведь предчувствовал это… Он предчувствовал, а я отмахивалась: не бойтесь, мол, со мной вам ничего не страшно, уж я-то вас в обиду не дам. И вот — не дала. И вот — защитила. Мне вдруг захотелось взвыть по-волчьему.

— Вы сами хотели это увидеть, — сказал за моей спиной Биляк — Товарищ генерал почему-то думал, что я стану с ним торговаться. Кого-нибудь другого я бы действительно попробовал перекупить. Но это не тот случай, увы. Жаль, чрезвычайно жаль… Александр, где твой… э-э… инструмент? Покажи его пани Краусовой… Пани Краусова вряд ли захочет разделить судьбу своего партнера. Не так ли, Саша?

Я обернулась. Они стояли у двери: Биляк чуть впереди, с выражением фальшивого сожаления на лице; за ним — мой тезка, герой афганских дорог и дувалов. В руках Саша держал свой «инструмент» гарроту: шнурок с двумя маленькими металлическими ручками на концах. Держал — и многозначительно поигрывал, то натягивая, то ослабляя шнур. При натяжении гаррота издавала низкий звук, как контрабасная струна. Видимо, Константин Викентьевич был убит именно этой пакостью. Я посмотрела Биляку в глаза.

— Сдохни, сволочь! Сдохни!

Он удивленно поднял брови, но тут Саша ловким движением накинул ему на шею свою удавку. Биляк был выше своего прислужника, так что убийце пришлось навалить его на себя. С минуту они кружили по комнате, хрипя и судорожно переступая с места на место, как одно четвероногое животное. Биляк боролся изо всех сил — пытался достать Сашу руками, хватался за шнур, затем начал шарить под пиджаком и достал-таки пистолет, но так и не успел им воспользоваться. Убийца поднажал еще немного; Биляк опустил руки, вывалил язык, в последний раз напрягся и ослаб, обвис безжизненным мешком.

Я подобрала пистолет; это был чешский браунинг двойного действия, укороченный патрон, калибр девять миллиметров. Вполне сойдет. «Но, если надо, выстрелю в упор», как пел покойный Высоцкий. Как раз тот самый случай…

— Опусти, что ты его держишь?

Мой тезка продолжал держать на груди бездыханное тело босса. На лице Саши было написано полнейшее недоумение, как будто он смотрел на себя со стороны и не верил тому, что видел.

— Опусти!

Он медленно подчинился. Труп Биляка осел на пол, неестественно вывернув конечности. Я дважды нажала на спусковой крючок — всё как учили. Два выстрела в упор, в грудь. С двух метров не промахнешься.

— Лучше бы ты оставался в своих Дворищах… или как там?.. Грязищах?

Саша выдул ртом кровавый пузырь и не ответил. Я выстрелила еще один раз — в лоб, тщательно обтерла браунинг полой Билякова пиджака и оставила оружие на полу.

— Прощайте, Константин Викентьевич. Не поминайте лихом…

Коридор был по-прежнему пуст. Второй подземный этаж… — если здесь никого нет, то вряд ли наверху кто-то мог услышать выстрелы. Браунинг не так уж и гремит. Я зашла за своей дубленкой. Сумочка лежала там же, на столе; теперь в ней был только дипломатический чешский паспорт с моей фотографией на имя Александры Краусовой. Доллары исчезли — ах, Саша-Саша, экий ты был проказник…

Лифт поднял меня на нулевой этаж — у нас бы его назвали первым. В вестибюле горничная в передничке пылесосила ковер. Величественный швейцар отворил мне входную дверь, я кивнула и вышла. Снаружи сияло прекрасное зимнее утро — судя по солнцу, позднее, ближе к полудню. Часов на руке у меня не было: как говорил покойный Новоявленский, носить дешевые часы мне не дозволяет легенда, а дорогие — бюджет отдела.

Куда теперь? Прежде всего — не «куда», а «откуда»: отсюда, и побыстрее, пока не хватились. Швейцар равнодушно взирал на меня из-за стеклянной стены. Ну конечно, дама просто решила подышать свежим воздухом… Я прогулочной походкой обогнула пруд, вышла на подъездную аллею, столь же неторопливо добрела до поворота и только тогда, оказавшись вне зоны видимости из окон дома, пустилась бегом. Бежать на стильных каблуках было сущим мучением; к счастью, аллея оказалась короче, чем я думала. Вот и шоссе… Я перевела дух и повернула направо — туда, где виднелись окраинные домики небольшого городка. На дорожном щите я прочла его название, тут же, впрочем, вылетевшее из головы, — что-то длиннющее, немецкое, заканчивающееся на «бах»…