Ким

– От твоих богов толку мало, а? Попробуй воспользоваться услугами моих. Я – Женщина Шемлегха. – Она хрипло крикнула, и на крик ее из коровьего загона вышли двое ее мужей и трое других мужчин, тащивших доли – грубые горные носилки, которыми пользуются для переноски больных или для торжественных визитов. – Эти скоты, – она даже не удостоила их взглядом, – твои, покуда они будут нужны тебе.

– Но мы не пойдем по дороге, ведущей в Симлу. Мы не хотим приближаться к сахибам, – крикнул первый муж.

– Они не убегут, как убежали те, и не будут красть вещи. Двое, правда, слабоваты. Становитесь к заднему шесту, Сону и Тари. – Они торопливо повиновались. – Опустите носилки и поднимите святого человека. Я буду присматривать за деревней и вашими верными женами, пока вы не вернетесь.

– А когда это будет?

– Спросите жрецов. Не докучайте мне! Мешок с пищей положите в ноги. Так лучше сохранится равновесие.

– О, святой человек, твои Горы добрее наших Равнин! – воскликнул Ким с облегчением, в то время как лама, пошатываясь, двинулся к носилкам.

– Это поистине царское ложе, – место почетное и удобное. И мы обязаны им…

– Зловещей женщине. Твои благословения нужны мне столько же, сколько твои проклятия. Это мой приказ, а не твой. Поднимайте носилки – и в путь! Слушай! Есть у тебя деньги на дорогу?

Она позвала Кима в свою хижину и нагнулась над потертой английской шкатулкой для денег, стоявшей под ее кроватью.

– Мне ничего не нужно, – Ким рассердился, хотя, казалось, должен был испытывать благодарность. – Я уже перегружен милостями.

Она взглянула на него со странной улыбкой и положила руку ему на плечо.

– Так хоть спасибо скажи. Я противна лицом и рождена в Горах, но, как ты говоришь, приобрела заслугу. Но показать ли тебе, как благодарят сахибы? – и твердый взгляд ее смягчился.

– Я просто бродячий жрец, – сказал Ким, и глаза его ответно блеснули. – Тебе не нужны ни благословения мои, ни проклятия.

– Нет. Но подожди одно мгновение, – ты в десять шагов сможешь догнать доли… Будь ты сахибом… ты сделал бы… Но показать ли тебе, что именно?

– А что, если я догадаюсь? – сказал Ким и, обняв ее за талию, поцеловал в щеку, прибавив по-английски: – Очень вам благодарен, дорогая.

Поцелуи почти неизвестны азиатам, поэтому она отпрянула с испуганным лицом и широко раскрытыми глазами.

– В следующий раз, – продолжал Ким, – не слишком доверяйтесь языческим жрецам… Теперь я скажу: до свидания, – он по-английски протянул руку для рукопожатия. Она машинально взяла ее. – До свидания, дорогая.

– До свидания и… и… – она одно за другим припоминала английские слова. – Вы вернетесь? До свидания и… бог да благословит вас.

Спустя полчаса, в то время как скрипучие носилки тряслись по горной тропинке, ведущей на юго-восток от Шемлегха, Ким увидел крошечную фигурку у двери хижины, машущую белой тряпкой.

– Она приобрела заслугу большую, чем все прочие, – сказал лама. – Ибо она направила человека на Путь к Освобождению, а это почти так же хорошо, как если бы она сама нашла его.

– Хм, – задумчиво произнес Ким, вспоминая недавний разговор. – Быть может, и я приобрел заслугу… По крайней мере, она не обращалась со мной, как с младенцем. – Он обдернул халат спереди, где за пазухой лежал пакет с документами и картами, поправил драгоценный мешок с пищей в ногах у ламы, положил руку на край носилок и постарался приноровиться к медленному шагу ворчавших мужчин.

– Они тоже приобретают заслугу, – сказал лама, когда прошли три мили.

– Больше того, им заплатят серебром, – произнес Ким. Женщина Шемлегха дала ему серебра, и он рассудил, что будет только справедливо, если ее мужья заработают это серебро.

ГЛАВА XV

Не страшен мне император,
Дороги не дам царю.
Меня не согнут все власти, но тут
Другое я говорю:
Подчиняюсь воздушным силам!
Мост опусти, страж!
Мечтатель идет, чьей мечты полет
Победил – он властитель наш!

«Осада фей»

В двух милях к северу от Чини, на голубом сланце Ладагха, Енклинг-сахиб, веселый малый, нетерпеливо водит биноклем по хребтам, высматривая, нет ли где следов его любимого загонщика – человека из Ао-Чанга. Но этот изменник, взяв с собой новое ружье системы Манлихера и двести патронов, где-то совсем в другом месте промышляет кабаргу для продажи, и на будущий год Енклинг-сахиб услышит о том, как тяжело он был болен.