Ким

Ким, уловив смысл дальнейшей краткой речи Бенета, начал так:

– Святой человек, тощий дурак, похожий на верблюда, говорит, что я сын сахиба.

– Как так?

– О, это верно. Я знал с самого своего рождения, а он смог узнать, только прочитав амулет, снятый с моей шеи, и все бумаги. Но он считает, что если кто сахиб, тот всегда будет сахибом, и оба они собираются либо оставить меня в этом полку, либо послать в мадрасу27. Это и раньше бывало. Мне всегда удавалось этого избежать. Жирный дурак хочет сделать по-своему, а похожий на верблюда – по-своему. Но все это пустяки. Я, пожалуй, проведу здесь одну ночь и, может быть, следующую. Это и раньше бывало. А потом убегу и вернусь к тебе.

– Но скажи им, что ты мой чела. Скажи им, как ты пришел ко мне, когда я был слаб и беспомощен. Скажи им о нашем Искании, и они, наверное, тотчас же тебя отпустят.

– Я уже говорил им. Они смеются и толкуют о полиции.

– Что он говорит? – спросил мистер Бенет.

– О! Он говорит только, что если вы меня не отпустите, это повредит ему в его делах… в его срочных личных делах. – Это выражение было позаимствовано у какого-то евразия, служившего в Ведомстве Каналов, с которым Ким однажды разговаривал, но тут оно только вызвало улыбку, сильно разозлившую мальчика. – А если бы вы знали, какие у него дела, вы не стали бы так чертовски мешать ему.

– Что же это за дела? – не без интереса спросил отец Виктор, глядя на лицо ламы.

– В этой стране есть Река, которую он очень хочет найти, очень хочет. Она потекла от Стрелы, которую… – Ким нетерпеливо топнул ногой, стараясь переводить в уме с местного наречия на английский язык, который ему трудно давался. – О, ее создал наш владыка Будда, знаете ли, и если вы в ней вымоетесь, с вас смоются все ваши грехи и вы станете белыми, как хлопок. (Ким в свое время слыхал миссионерские проповеди.) Я его ученик, и мы непременно должны найти эту Реку. Это так важно для нас.

– Расскажи еще раз, – сказал Бенет. Ким рассказал еще раз с добавлениями.

– Но это грубое богохульство! – воскликнул представитель англиканской церкви.

– Ну! Ну! – сочувственно произнес отец Виктор. – Я бы многое дал, чтобы уметь говорить на местном наречии. Река, смывающая грехи! А как давно вы оба ее ищете?

– О, много дней. А теперь мы хотим уйти, чтобы опять искать ее. Здесь ее, видите ли, нет.

– Понимаю, – серьезно произнес отец Виктор. – Но он не должен бродить в обществе этого старика. Не будь ты, Ким, сыном солдата, тогда было бы другое дело. Скажи ему, что полк позаботится о тебе и сделает из тебя такого же хорошего человека, как твой… да, хорошего человека, насколько это возможно. Скажи ему, что если он верит в чудеса, он должен будет поверить этому…

– Нет никакой нужды играть на его легковерии, – перебил его Бенет.

– Я этого и не делаю. Он и сам, наверное, считает, что появление мальчика здесь, в его родном полку, – и во время поисков Красного Быка, – похоже на чудо. Подумайте, Бенет, сколько шансов было против того, чтобы это случилось. Из всех мальчиков Индии именно этот встречается с нами, именно с нашим полком, а не с каким-либо другим из всех, что вышли в поход. Это было предначертано свыше. Да, скажите ему, что это кисмат. Кисмат, малум?28

Он обращался к ламе с тем же успехом, как если бы речь шла о Месопотамии.

– Они говорят, – сказал Ким, и глаза старика засияли, – они говорят, что предсказания моего гороскопа теперь исполнились и что раз я вернулся к этим людям и их Красному Быку, – хотя ты знаешь, что я пришел сюда только из любопытства, – то я обязательно должен поступить в мадрасу, чтобы меня превратили в сахиба. Ну, я притворюсь, что согласен, ведь в худшем случае мне придется съесть несколько обедов вдали от тебя. Потом я удеру и догоню тебя по дороге в Сахаранпур. Поэтому ты, святой человек, оставайся с женщиной из Кулу… ни в коем случае не отходи далеко от ее повозки, покуда я не вернусь. Нет сомнения, что знак мой – знак войны и вооруженных людей. Ты видел, что они дали мне вина и посадили меня на ложе почета! Должно быть, отец мой был важным человеком! Поэтому если они дадут мне почетное положение – хорошо. Если нет – тоже хорошо. Так или иначе, но, когда мне все это надоест, я убегу к тебе. А ты оставайся с раджпуткой, иначе я потеряю твои следы… О да, – произнес мальчик по-английски, – я передал ему все, что вы мне велели сказать.

– Не понимаю, чего нам еще дожидаться, – промолвил Бенет, шаря в кармане брюк, – подробности мы можем узнать после… Я дам ему ру…

– Дайте ему время опомниться. Быть может, он привязан к мальчику, – перебил отец Виктор капеллана.

Лама вынул четки и надвинул широчайшие поля своей шапки на глаза.

– Чего ему еще нужно?

– Он говорит, – Ким поднял руку, – он говорит: помолчите! Он сам хочет потолковать со мной. Видите ли, вы ведь не понимаете ни одного словечка из того, что он говорит, и я думаю, что если вы не перестанете болтать, он, чего доброго, пошлет вам ужасные проклятия. Когда он вот так держит четки, это значит, он хочет, чтобы его оставили в покое.