Ким Филби. Неизвестная история супершпиона КГБ. Откровения близкого друга и коллеги по МИ-6

Судя по недавно опубликованным источникам, создается впечатление, что некоторые из коллег-журналистов, тоже работающих в Испании, считали Кима несколько выделяющимся на общем фоне: он был необычайно хорошо информирован, больше, чем другие, интересовался сведениями военного характера. Истину, по-видимому, не знал никто. И, судя по всему, никому в голову не приходило, что он мог тайно сообщать эти сведения, скажем, испанским республиканцам. Кое-кто из журналистов предположил, что он работает на британскую разведку. Сам Ким пишет, что «насколько помнит» — и я уверен, что так и есть, — его первый контакт с британскими секретными службами состоялся летом 1940 года. Но он признается, что и в Германии, и в Испании он уже это предчувствовал. Возможно, он рассчитывал на подобные контакты; это сделало бы его еще более интересным субъектом для русских. Мне он рассказывал, что как-то раз, путешествуя на юг через всю Испанию к Гибралтару, — вероятно, во время своей внештатной работы, — он обнаружил, что его маршрут все время совпадает с движением одного из подразделений испанских националистов. По прибытии в Гибралтар он сообщил об увиденном британским властям. Но если он надеялся таким образом привлечь внимание к себе Секретной службы, то, очевидно, эти попытки не имели какого-либо успеха.

Хотя мы с ним в то время почти не виделись и редко переписывались, чтобы я мог быть в курсе всех его дел, их брак с Лиззи, скорее всего, на некоторое время распался до того, как он впервые уехал в Испанию в начале 1937 года. Возможно, определенную роль сыграло его решение уехать за границу (я уверен, что было бы большой ошибкой связывать каждое перемещение в его жизни с потребностями советской разведки). Считается, что после февраля 1937 года они с Лиззи никогда не жили под одной крышей, хотя после его возвращения в мае того же года (и, возможно, позже) они, без сомнения, жили вместе. Примерно в 1938 году она сняла себе квартиру в Париже, но иногда появлялась и в Лондоне. На самом деле некоторый подъем движения «срединной Европы» я связываю именно с периодом 1938–1939 годов, чем с каким-либо более ранним. В последний раз я видел их вместе в первые дни войны.

Еще один, заключительный комментарий по поводу брака Кима и Лиззи. Предположение Скарлет Пимпернел представляется мне довольно бессмысленным. Хотя Лиззи и находилась под наблюдением полиции, Австрию она смогла покинуть без особых трудностей — по крайней мере, до марта 1938 года, когда туда вторгся Гитлер, сделать это было не так сложно. Предположение о том, что за их браком фактически стоят русские, тоже едва ли заслуживает доверия. Зачем им настаивать на браке, который совершенно не соответствовал их интересам? Возможно, у Лиззи и были кое-какие прямые или косвенные контакты с советской разведкой в Вене, и не исключено, что ко времени женитьбы Ким познакомился с кем-то из русских. Но я сомневаюсь, что тогда — и вообще когда-либо — русские могли диктовать ему, что делать в таком сугубо частном и личном деле, как брак.

В течение этих одного или двух мирных лет мы чаще, чем раньше, виделись с матерью и сестрами Кима Филби. Диана, самая старшая из них, была подвергнута суровому процессу «выхода в свет»: представление при дворе, официальные приемы с танцами и прочее. Ким, естественно, пропадал в Испании, а его отец — на Ближнем Востоке, поэтому большая часть организационной работы выпала на долю Доры Филби. Она объединила усилия с частью семьи Сэссун, чья дочь тоже «выходила в свет», и празднование для обеих девочек проводилось в большом доме Сэссунов на Альберт-Гейт. Меня тоже привлекли к участию в этой дорогой вечеринке, равно как и еще в парочке других. Две младших сестры, Пэт и Элена, были воплощением присущих этому семейству интеллигентности и очарования. Пэт отправилась в Кембридж, поступила на государственную службу и вышла замуж за человека по фамилии Милн (со мной у него никаких родственных связей не было). Однако впоследствии ее брак распался, и в конечном счете она трагически погибла. Об Элене я еще напишу ниже. Я также время от времени встречался с их бабушкой — матерью Сент-Джона, замечательной старушкой, яркой представительницей матриархата, к которой с большим уважением и привязанностью относились все члены семейства.