Ким Филби. Неизвестная история супершпиона КГБ. Откровения близкого друга и коллеги по МИ-6

Это книга о Киме Филби, о том, каким его знал я, и о том, как и где пересекались наши с ним жизненные пути. Но теперь я должен отступить от основного повествования, чтобы немного больше рассказать о себе. Ведь, возможно, читатель уже задавался вопросом: кто этот человек? что связывало их с Кимом? почему Филби пытался вовлечь его сначала в УСО, а затем в СИС? был ли здесь какой-нибудь скрытый мотив? В статьях Sunday Times, опубликованных в 1967 году, высказывалось предположение, что я, возможно, сознательно или бессознательно, сыграл роль на одном из этапов реализации его честолюбивых замыслов в Секретной службе. То, что это могло поразить других, мне самому не приходило в голову до того, как я ознакомился с содержанием вышеупомянутых статей. Но теперь я понимаю, что эти предположения в целом не лишены оснований.

Отчасти это было связано с моим собственным образованием, квалификацией, способностями и складом ума. Выходит, мне придется рассказать о себе, даже отчасти похвалиться. Обещаю, впрочем, что мое отступление будет недолгим.

Мой отец научил всех своих четверых детей читать еще в раннем возрасте — уже к четырем годам я читал весьма бегло и с большим интересом. Как он — по горло занятый и весьма успешный государственный служащий (еще до сорока лет он был уже командором ордена Британской империи), к тому же обладавший неважным здоровьем — находил время и силы это делать, не могу себе представить. Он был изумительным педагогом; секрет, я думаю, заключался в том, что он учился вместе с нами. К тому времени, когда я пошел в детский сад, помимо многих других книг и по ныне неведомой мне причине я уже десять раз прочитал книгу Кингсли «Дети воды»[21]. Меня отдали в класс умеющих читать — и нашей настольной книгой стали именно «Дети воды». Итак, мое образование продолжалось в детском саду, в первой подготовительной школе, второй подготовительной школе, а также при непосредственном участии отца. Он, как и его знаменитый брат Алан, изучал математику в Вестминстере, хотя, в отличие от Алана, в университет не пошел. Мне не суждено было стать математиком, но отец привил мне интерес к арифметике и алгебре. Его величайшая любовь была связана с книгами, и мы, дети, росли в доме, битком забитом произведениями английской классики.

У меня выявились неплохие способности к умственному счету, я хорошо запоминал разного рода информацию, даты и названия. Я стал, по сути, ходячим альманахом Уисдена. Результаты матчей по крикету и имена игроков начала 1920-х до сих пор сохранились в моей памяти. Вообще-то не так давно я самолично проверил это утверждение и обнаружил, что для первой сотни игроков среднего уровня 1922 года я смог правильно назвать команды девяноста восьми. Стоит ли говорить, что наше семейство, само собой разумеется, увлекалось кроссвордами.

В моей второй подготовительной школе — той, которую, кстати, основал мой дедушка и которую посещал Сент-Джон Филби, — меня активно готовили к поступлению в гуманитарный вуз. Школа потратила немало сил, хотя эти усилия оправдались не сразу. Большую часть этого времени я посвятил изучению латыни и греческого языка. Учитель математики, человек весьма мудрый и разумный, просто вручил мне толстый том «Алгебры» Холла и Найта — с ответами в конце книги — и разрешил заниматься самостоятельно. Через год я добрался до бинома Ньютона, хотя при этом, чего греха таить, несколько пренебрег вещами, которые счел для себя менее интересными, — например, той же геометрией.

На свой тринадцатый день рождения я с блеском сдал экзамены в Вестминстер-скул. В конце моего первого года в Вестминстере я и еще несколько других учеников в колледже получили школьный аттестат, нечто похожее на нынешний аттестат об общем среднем образовании. Для этого мне понадобилось сдать пять зачетов. С четырьмя из них у меня не было проблем. Это латынь, греческий, французский и математика. Но мне нужен был еще зачет по истории, английскому языку или богословию, но ни к одной из этих дисциплин я не проявил достаточного внимания. Однако на помощь пришли числа и даты. За несколько часов до экзамена по истории я лихорадочно пытался изучить то, что должен был изучить раньше, когда впервые познакомился с отчетом Джона Уэсли, заполненным датами поездок и данными об обрядах новообращения в различных городах и округах. В тот день я с удовольствием обнаружил в реферате по истории вопрос об Уэсли. Экзаменаторы, должно быть, с удивлением получили целую страницу точных дат и статистики: возможно, они сочли меня ярым последователем методизма. Так или иначе, но с помощью Уэсли я получил заветный зачет по истории.