Ким и Булат (СИ)

После Олимпиады Кима оставили в столице. Присвоили воинское звание, поселили в лейтенантском общежитии. Прикрепили к группе, занимавшейся расследованием незаконной перепродажи бриллиантов. Ким влип в густую кашу, варившуюся в высших партийных кругах. Когда одно из отражений показало жену министра МВД Светлану Щелокову, он понял, что без потерь уйти не удастся. Это вам не смоленские генералы, воровавшие крупу из солдатских пайков и солярку с аэродрома. Хотя и оттуда могло прилететь — мало не покажется. Но тут, в столице, среди отражений Щелоковой, а потом и Галины Брежневой, стало ясно: дело труба. Пословица: «Паны дерутся, у холопов чубы трещат» явила себя во всей красе. Зимним вечером, по темноте, подошли трое, и даже не просили закурить. Сбили с ног, пинали, как хоккейную шайбу по утоптанному снегу, убедившись, что потерял сознание, оставили умирать. Замерз бы. Спасибо, бдительная бабушка из дома напротив приметила валяющееся тело — сожалела потом, что драки не видела — и милицию вызвала.

Кима отвезли в больницу «Скорой помощи», оттуда, на следующий день, перевели в военный госпиталь. Потянулись долгие дни лечения — один из ударов повредил позвоночник, и врачи поначалу опасались, что Ким не сможет ходить. Спасла молодость — в двадцать пять у организма еще есть резервы. Ким восстановился, сделал первые шаги: сначала на костылях, потом с тростью. И обнаружил, что дар ушел. Зеркала молчали, не туманились, не завлекали призывным шепотом. Показывали положенное законами природы отражение и не больше. Ким пал духом — хоть и не было счастья от способностей, одни беды, а лишиться оказалось больнее, чем с травмированным позвоночником ходить. Генерал, курировавший «бриллиантовое дело», пригнал в госпиталь целый консилиум. И ворожея, и ясновидящий хором сказали, что дар не ушел, просто заснул, чтобы не вычерпать последние запасы, дать Киму оправиться после травмы. На вопрос о сроках оба дружно развели руками. Генерал нахмурился, Ким приготовился услышать слова об отставке, а вышло странно. Вроде и отставка, а вроде и нет.

— Приберегу тебя до лучших времен, — загадочно проговорил генерал и удалился.

На следующий день Ким Иванович Иванов, круглый сирота, воспитанник детского дома, лейтенант особого отдела госбезопасности, скончался от острой сердечной недостаточности. В возрасте двадцати шести лет. Оплакивать Кима было некому, похоронили его за казенный счет, без салюта и прочих воинских почестей. Похоронили и похоронили. А тем временем в отделении для безнадежных больных очнулся и резко пошел на поправку Ким Андреевич Руденко. Сирота, воспитанный бабушкой, лейтенант гвардейского мотострелкового полка, получивший ранение в боях в горном массиве Луркох в Афганистане.

Ким Андреевич Руденко вышел из госпиталя в жаркий день. В пятницу, тринадцатого августа одна тысяча девятьсот восемьдесят второго года. В пятницу тринадцатого, и только черной кошки не хватало, чтобы перебежала дорогу перед такси.

Несчастливое предзнаменование Ким Андреевич проигнорировал. Сел в самолет, который благополучно вылетел из Москвы и приземлился в Светлодаре. Из аэропорта добрался на такси до своего дома, который они с бабушкой купили как раз перед отправкой полка в Афганистан, с трудом открыл приржавевший засов калитки и вошел во двор.

Чемодан и трость остались под вишнями, в палисаднике, отделявшем дорогу от тротуара. Ким постарался унять дрожь, сделал несколько шагов по двору, огляделся. Несмотря на инструктаж и внешнее сходство с покойным тезкой, он боялся немедленного разоблачения. Зачем генерал провел такую подмену, догадаться нетрудно. Все граждане СССР, обладавшие паранормальными способностями, стояли на учете. Держать в рукаве туза — зеркальщика, не внесенного списки, зеркальщика, которого можно шантажировать проживанием под чужим именем, с чужими документами… ни один генерал от такого не откажется, и не только генерал.

— Ким? — голос из-за забора настиг, ударил в спину. — Кимушка, похудел-то как!

— Здравствуйте, тетя Тася, — чтобы повернуться, пришлось собрать волю в кулак. — По госпиталям лежал, там жира не нарастишь.

Бабка в цветастом платке и байковом халате мелко-мелко закивала, перекрестила издали, успокоила:

— Теперь-то отъешься. В отпуск приехал?

— Комиссовали. Подчистую.

В доказательство Ким шагнул, припадая на левую ногу, чем вызвал новую волну охов и вздохов.

Первый контакт прошел успешно, и Ким, продолжая успокаивать себя, поднялся на крыльцо и отпер дом. Ключ — длинный, массивный — с трудом провернулся в замке. Пахнуло застарелой сыростью, заскрипели доски пола. Ким прошел по узкому коридору, оглядел большую кухню с дровяной печью, умывальник, алюминиевый таз. Заглянул в одну дверь — за ней скрывалась маленькая спальня. Открыл вторую, двустворчатую, окинул взглядом зал. Ни шифоньер, ни сервант с парадной посудой его не заинтересовали. Трельяж. Зеркало на тумбе, пропахшей пудрой и духами. Подпорченная временем гладь, обрамленная рыжими потеками и черными пятнами, затуманилась. Ким закрыл створки, прошептав: «Не сейчас».