Кимбаку-бой (СИ)

— И у меня нрав не подходит, — уже веселее добавляет Чонин. — Может, из-за танцев. Мне необходимо полностью контролировать тело и двигаться. Хранить неподвижность у меня не выходит. Только на совсем короткое время. И меня это злит. Никакого удовольствия и в помине… Но это хорошо — для мастера. Мастеру как раз надо много двигаться. Вокруг модели.

Полотенце стягивают с крючка. И Сэхун, затаив дыхание, смотрит, как Чонин сушит волосы пушистой тканью, а после оборачивает ею узкие бёдра. На груди и плечах блестят прозрачные капли, когда Чонин проскальзывает мимо. В гостиной Чонин наливает себе воды и небрежным жестом предлагает Сэхуну выбрать себе что-нибудь по вкусу в мини-баре. Но Сэхун ловит пальцами край полотенца и тянет Чонина к себе. Не отводит глаз от красиво очерченных губ и тихо просит:

— Раздень меня и свяжи. Мне нужно попробовать это. Я хочу.

Встречается взглядом с Чонином и с трудом сглатывает. У Чонина в глазах — буря и конец света, и попытки приручить дикого зверя.

— Не искушай меня. — Чонин кончиком пальца гладит его губы, тянется к ним, чтобы замереть в миллиметре от цели и едва слышно признаться: — Я слабее, чем ты думаешь. А ты лучше, чем полагаешь. Твоей красотой можно… убивать.

Это как нажатие на персональную кнопку Сэхуна с пометкой “перезагрузка”. С сумасшедшей скоростью из разума стирается всё: от финансовых отчётов, бесящего шефа, любимой, но такой нервотрёпной работы, неясных воспоминаний из детства до первых сильных эмоций, встреч с особенными людьми, первого секса… Абсолютно всё. Сэхун так крепко прижимает к себе Чонина, словно хочет сломать или впитать в себя без остатка. Ловит горячие и твёрдые губы собственными, обводит языком и задыхается от запаха Чонина в попытках сделать вдох поглубже и оставить себе даже его дыхание. Сэхун что угодно готов сделать, чтобы вот это яркое счастье осталось с ним навсегда.

Тёплые ладони на щеках немного отрезвляют, как и тяжёлый взгляд из-под тёмных ресниц.

— У тебя были травмы какие-нибудь? Осложнения?

Вопрос выбивает почву из-под ног. Сэхун глупо смотрит на Чонина и ничего не соображает. Просто тонет в огне, бушующем в искристых глазах.

— Руку. Ломал. Давно очень, — отвечает он без единой мысли в голове. — Левую.

Пальцы тут же скользят по его руке, ощупывают, но кажется, что ласкают. Задерживаются на предплечье ближе к локтю.

— Здесь?

Чонин не ошибается, и Сэхун может лишь кивнуть.

— Не страшно. Можно либо не связывать тебе руки в этом месте, либо привязывать к корпусу. Нагрузка будет минимальная, и состояние не ухудшится. Как видно, ты был непоседливым ребёнком, если не дал кости срастись лучше. Хотя перелом ровный, срослось неплохо. Но могло лучше.

Чонин снова прав. В сильные холода старый перелом иногда напоминает о себе, неприятно и тягуче ноет. Терпимо вполне, хотя и не особенно радостно.

Чонин выворачивается из объятий Сэхуна и увлекает за собой в ту самую комнату, где Сэхун недавно разглядывал альбомы. Торопливо стягивает со стеллажа большую картонную коробку, сбрасывая при этом пару мелочей, ставит коробку на пол и выпрямляется. Сэхун настороженно смотрит на него и отмечает странное напряжение. Чонин делает глубокий вдох и проводит ладонью по глазам, глухо бормочет:

— Надо успокоиться… Веду себя как мальчишка на первом свидании.

Сэхун невольно делает шаг к Чонину и мягко обнимает, касается губами резко очерченной скулы и улыбается.

— Я не собираюсь убегать, — шепчет на ухо, отводя пальцами влажные после душа пряди. — И не собираюсь передумать.

Ласковый и долгий поцелуй растворяет в себе убегающий день, но Сэхуну никуда не надо до понедельника. Он может себе позволить растворяться в поцелуях без остатка, обнимать Чонина и жить с этим уютным счастьем, пока счастье с ним и ещё не исчезло под гнётом реальности. Ему не хочется ещё раз расставаться, и он позволяет себе вести ладонями по горячему телу, наслаждаться каждым изгибом, вволю целовать и дышать Чонином. Он позволяет себе чувствовать и любить, хотя знает, что любить — больно.

Чонин всё-таки ускользает, подхватывает коробку и приводит Сэхуна в хорошо знакомую спальню. Там есть только кровать. И одежда Чонина на полу. Ещё есть тяжёлые занавеси на большом окне — задёрнутые наглухо. И пушистый ковёр под ногами. Идеальное место для сна или… любви.

— Скажи, если устанешь, или будет неприятно, — просит Чонин, открывая коробку и раскладывая на смятых простынях мотки тонкой и хорошо высушенной верёвки и аптечку.

— Устану?

— Ты же не думаешь, что это делается быстро? Часть удовольствия в самом процессе, а он часто долгий.

Сэхун тает от быстрой и открытой улыбки на смуглом лице и медово-низкого голоса.

— И вот прямо сразу так? Сейчас?