Кимбаку-бой (СИ)

Чонин придвигается ближе, смотрит в упор и молчит до тихого “прости”. Но в его глазах Сэхун читает откровенное желание взять ещё раз, и ещё, и снова. Чонин даже дрожит едва заметно, настолько сильно хочет.

— Я могу тебе сказать, чего я не хочу. Не хочу слышать от тебя то, что услышал во время нашей предыдущей встречи.

— Но я не могу всё бросить и… — упрямится возмущённый Сэхун.

— Я и не прошу. Есть телефоны, знаешь? А ещё ты мог бы приезжать на день или два. Или приезжал бы я. К тебе. При возможности. Вариантов много. А ты пришёл, влепил мне в лоб “нет”, развернулся и удрал. Это что вообще?

— Ну… — Сэхун виновато отводит глаза, потому что в интерпретации Чонина это и впрямь выглядит как-то… — Но ты мог сразу сказать. Или сразу врезать мне в морду. Зачем было столько ждать?

— Потому что в ярости я плохо соображаю. — Чонин тихо вздыхает. — Надо ждать, пока меня немного отпустит.

— Ответь мне на один вопрос, ладно? — просит Сэхун. — Потом можешь делать со мной всё, что пожелаешь. Даже прикопать под персиковым деревом в парке.

Чонин снова прижимается губами к его пальцам и предупреждает:

— Прежде чем ты озвучишь свой вопрос… Хочу, чтобы мы завтра же купили дом. На двоих. Возражения не принимаются. И ты сходишь со мной, чтобы выбрать верёвки тебе по вкусу. У меня есть задумка, но верёвок понадобится много. Больше, чем у меня есть. Несколько тонких — тоже.

Сэхун невольно облизывает губы, пытаясь представить себе грядущую обвязку. Хотя это бесполезно — никогда не угадает. Он ещё не умеет смотреть на себя так, как смотрит на него Чонин.

— Хорошо, — севшим голосом соглашается на всё Сэхун. — А вопрос… Скажи, в тот день, когда мы встретились впервые…

— Ночь. — Чонин улыбается как змей-искуситель. — Это была ночь.

— Неважно. Так вот… что я тогда сделал такого, что ты поехал ко мне и попал в мою кровать?

— Ты не помнишь? — Теперь Чонин улыбается так, что Мона Лиза удавится от зависти.

— Чонин-а, — зовёт Сэхун и пристально смотрит. Губы согревает тёплым выдохом.

— Ты сказал, что медвежонка у тебя всё-таки нет, но раз у меня день рождения, то ты не можешь оставить меня без подарка. Поэтому моим подарком должен быть ты сам, потому что ты лучше медвежонка. Ты попросил отвезти тебя домой и развернуть. И если я откажусь от подарка, ты разобьёшь о мою голову бутылку. Поскольку в тот миг ты сжимал в руках пустую бутылку “Джек Дэниэлс”, угрозу можно было счесть вполне серьёзной и опасной для здоровья. Ну и ты выглядел таким милым и беззащитным, что устоять было невозможно. Ну а когда уже в кровати ты начал работать пальцами у меня на глазах… — Чонин умолкает, закусив губу. В блестящих глазах бушует пожар. — Ещё ты бормотал, что я неприлично красивый, что ты влюбился и даришься мне насовсем, потому что без меня умрёшь в муках. Всё это в сочетании с пальцами между твоих ног оказалось слишком сильным потрясением для моей тонкой натуры. Кажется, с той ночи я малость поехал крышей…

Сэхун целую минуту без особого успеха пытается отлепить ладонь от лица, но она, похоже, прилипла навеки. Глухо бормочет, что в жизни больше не возьмёт в рот ничего крепче чая.

— Не переживай так. Лишь бы в удовольствие. А пьяный ты очаровательный до безобразия. Трезвый, впрочем, тоже. Какие у тебя планы на сегодня?

— Выходной, какие ещё планы? — Сэхун затихает в коконе из одеяла ненадолго, а после с лёгким смущением спрашивает: — Может, ты всё-таки развернёшь свой подарок, Кимбаку-бой?

Чонин пахнет пушистым снегом, солью и лимоном, а в его улыбке яркими красками играет рождественское утро. И Сэхун со странной убеждённостью думает, что быть любимым таким человеком в самом деле счастье, тёплое и уютное. А подлинная свобода — это когда ты знаешь, кто ты, где твоё место, и выбирать уже просто не нужно.

Достаточно верить.

Возьми меня, если я тебе нужен,

Скажи мне, что любишь ты только меня,

Скажи всё, что хочешь, — это неважно:

Сейчас все мои чувства лишь для тебя.

(с) Ya Habibi Yalla