Киммерийский закат

– Образно говоря, это путь, бредя по которому, путник завидует тем, кто в эти минуты разгуливает по минному полю. Правда, он сорвался. Вернее, его сорвали отсюда, из Москвы, по глупости некоторых наших партноменклатурщиков. Но мне удалось достать его: из петли, из ада, из кишащего кобрами нужника… Крым – тот же полувосток. В нем много людей, прошедших школу Востока, прибывших оттуда на свою историческую родину. А посему этот советник будет незаменимым. Тем более что он вообще незаменим. Ему нет цены, даже если исчислять ее бокалами яда.

– Я признателен вам, полковник, – в последнее время Курбанов всегда обращался к подчиненным и старшим так, чтобы как-то незаметно упускать слово «товарищ».

– Это он должен быть признателен. И служить, служить!..

– Речь идет о старшем лейтенанте, о котором мне говорили накануне отъезда в Крым?

– О старшем лейтенанте? Имеешь в виду Бродова?

– Так точно.

– Этого красавца действительно не мешало бы заполучить. Однако сначала его следует извлечь из ада, в виде которого предстает камера смертников одесской тюрьмы.

– Все настолько серьезно?

– Мне уже пообещали, что этого мерзавца забулдыжного, умудрившегося встрять непонятно во что, из преисподней достанут, и тогда уж я кретина этого… Но запомни: Бродов по кличке Смертник, – всего лишь твоя тень. Как говорится, твоя отрава в перстне и кинжал в рукаве. Пока же рядом с тобой появится уже немного известный тебе человек.

Истомин нажал на невидимую Курбанову кнопку и произнес:

– Лейтенанта Рустемова ко мне.

Курбанов лениво, без особого интереса, перевел взгляд на дверь. В ту же минуту она отворилась, и в кабинет пружинистым тигриным шагом вошел человек, сопровождавший майора из Симферополя.

– Так вы и есть тот самый лейтенант Рустемов? – поднялся навстречу ему Виктор.

– Так уж случилось, – сдержанно ответил тот.

– В миру – Рустем Рамал, – представил его полковник, предложив присесть теперь уже обоим. – А еще в миру Рамал – это твой, майор, посох, твоя рука на отсечение и голова в кустах; твоя удавка для всех, кто осмелится…

– Понятно, – неуверенно как-то произнес Курбанов.

– Рамал, – помахал полковник длинным, жилистым пальцем властелина, прежде чем нацелить его на Курбанова. – К тебе обращаюсь. Вот твой хозяин – майор Курбанов. Отныне и навсегда… Служить ему, Курбанову, как кумиру, сотворять из него кумира, истреблять всякого, кто станет на его пути, и закатывать под асфальт всякого, кто возомнит из себя на глазах у кумира…

– Эта рутинная работа мне знакома.

– Еще бы, – продолжил представлять его Истомин. – В Афганистане сержантом разведроты воевал. В Таджикистане внедрялся в банду бадахшанских сепаратистов. Ну а в Туркмении, уже будучи произведенным в офицеры…

– Стоит ли ворошить прошлое, господин полковник? – упреждающе проговорил Рамал. – К тому же столь основательно?

– Вот и я говорю, что не стоит, – как ни в чем не бывало согласился с ним хозяин кабинета. – От тебя, Рамал, требуется только одно: чтобы завтра, уже завтра, мир узнал о появлении на полуострове нового хозяина – Курбан-баши, или Крым-баши, это уж как ты определишься. И чтобы мафия молилась на него, как на высшую власть, а высшая власть – как на мафию. Вот в чем его различие от всех остальных «крестных», по Союзу разбросанных.

– Как будет приказано, господин полковник, – с монашеской смиренностью и в то же время с достоинством заверил его Рамал.

– Остальные инструкции ты получил.

– Остальные – получил и усвоил, господин полковник, – все с той же смиренностью подтвердил Рамал.

– Как и ты, Курбанов.

– Так точно.

– Сегодня же оба улетаете в Крым, к своим «киммерийцам», с которыми поступаете в полное распоряжение полковника Бурова. Сами понимаете, что на полуострове сейчас горячо, но это ненадолго. Перед отъездом на аэродром с вами, в течение двух часов, поработают наши консультанты, которые уже томятся в приемной. Информация, которой они снабдят вас, бесценна. Не смею вас больше задерживать, господа бизнесмен-офицеры.

7

Президент всесоюзной Гостелерадиокомпании был выдернут офицерами госбезопасности прямо из постели и, то ли под конвоем, то ли под личной охраной, доставлен в Кремль.

Издерганный высоким начальством, опечатанный злыми ярлыками, которые ему вешали в последнее время и коммунисты, и демократы, и свои, московские, собратья, не говоря уже о коллегах из суверенных республик; всеми проклятый и презираемый, он и так жил в последние дни, словно на вулкане. В том, что кончит он плохо, Федорченко не сомневался. Вопрос заключался лишь в том, как скоро и каким образом это наступит: то ли снимут, а уж потом прибьют, то ли вначале прибьют из-за угла, а уж потом скажут, что так ему и надо.

– Здравствуйте-здравствуйте, товарищ Федорченко! – услышал он, как только предстал пред очи шефа госбезопасности. – Как поживаете? Как самочувствие?