Киммерийский закат

– Клас-сическую! – хмельно улыбнулся вице-президент, и зачем-то снял дымчатые очки, словно хотел получше присмотреться к лицу шефа всесоюзной телерадиокомпании, которого вдруг заставили сутки напролет передавать классическую музыку. Что, должно быть, произвело на него ошеломляющее впечатление. – Лучше всего – «Лебединое озеро».

– Такой себе «Танец маленьких лебедей», протяженностью в сутки, – поддержал его шеф КГБ.

– То есть все каналы должны быть нами перекрыты? – уточнил Федорченко. – Ни одна телестудия, ни одна радиостанция?..

– Ни одна, – снисходительно развел руками шеф госбезопасности. – Вообще ни одна. Пока что. А там будет видно. Посмотрим, что собой представляют эти радиостанции и каналы, кто и что вещал и показывал на них. Кстати, довожу до вашего сведения, что уже с завтрашнего дня вновь вводится цензура. Все, как и должно быть в таких случаях. И вновь пригрезилось: «Как считаэтэ, таварыш Фэдорчэнка, это решение правыльнае?»

– Как и должно быть… – словно загипнотизированный, повторил главный телевизионщик страны, однако прозвучало это как: «По-ленински мыслите, Иосиф Виссарионович…»

Уже в «Волге», которая – в сопровождении двух машин охраны, – с воем сирен двигалась по ночной Москве, Федорченко извлек один из документов, который был озаглавлен: «Обращение Советского руководства».

«В связи с невозможностью по состоянию здоровья исполнения Русаковым Владимиром Андреевичем своих обязанностей Президента СССР и переходом, в соответствии со статьей 127, пункт 7 Конституции СССР, полномочий Президента СССР к вице-президенту СССР Ненашеву Сергею Николаевичу, в целях преодоления глубокого и всестороннего кризиса, политической, межнациональной, гражданской конфронтации, хаоса и анархии, которые угрожают жизни и безопасности граждан Советского Союза, суверенитету, территориальной целостности, свободе и независимости нашего Отечества; исходя из результатов всенародного референдума о сохранении Союза Советских Социалистических Республик, руководствуясь жизненно важными интересами народов нашей Родины, всех советских людей, заявляем:

В соответствии со статьей 127, пункт 3 Конституции СССР и статьей 2 Закона СССР “О правовом режиме чрезвычайного положения” и идя навстречу требованиям широких слоев населения о необходимости принятия самых решительных мер по предотвращению сползания общества к общенациональной катастрофе, обеспечению законности и порядка…»

«А ведь это гражданская война! – вдруг прервал Федорченко чтение документа. – Причем “идя навстречу требованиям…” здесь не поможет. Демократы скажут, что все это они уже проходили и что прекрасно знают, чем это кончается».

Президент Гостелерадиокомпании достал из кармана платочек и вытер холодный липкий пот, не имевший ничего общего с предутренней августовской прохладой.

«…обеспечению законности и порядка, – с большим трудом заставил себя читать дальше, – ввести чрезвычайное положение в отдельных местностях СССР, на срок шесть месяцев, с 4 часов по Московскому времени…»

«Что значит: “в отдельных местностях”? – спросил себя Федорченко. – Каких именно? Телевидение растерзают звонками, уточняя, в каких именно местностях вводится это самое чрезвычайное положение. Или они там, в своей “чрезвычайке”, в своем гэкачепе, считают, что все это будет слушать не цивилизованная страна, а безмолвное и безмозглое стадо?!»

«Установить, что на всей территории СССР безусловное верховенство имеют Конституция СССР и законы Союза ССР…»

«А как быть с прибалтами? – угрюмо риторичествовал Федорченко. – Нет, в самом деле, с прибалтами-то они как поступать собираются?»

«Для управления страной и эффективного осуществления режима чрезвычайного положения, образовать Государственный Комитет по чрезвычайному положению… (ГКЧП СССР) в следующем составе…»

«Не приживется, – сразу ж определил главный радиотелевизионщик страны. – Не то что работяга, но и не всякий профессор филологии эту их аббревиатуру выговорит. Впрочем, заставят выучить. За-ста-вят!» – успокоил он себя уже более уверенно.

«Установить, что решения ГКЧП СССР обязательны для неукоснительного исполнения всеми органами власти и управления, должностными лицами и гражданами на всей территории СССР…»

Относительно «неукоснительного исполнения всеми органами» – тут Федорченко очень сильно засомневался. Страна, по его представлениям, разболталась до того, что вернуть и ввергнуть ее в ритм социалистического соревнования былых времен будет крайне трудно. Но то, что нашлись люди, которые решили покончить с перестройкой, а возможно, и с самими «прорабами» ее, – как-то само собой воодушевляло чиновника.

Он принадлежал к тем, кто – пользуясь терминологией, которую его телерадиоканалы, словно чуму, распространяли по всем закуткам страны, от столичных площадей до пивных чукотского Уэлена, – «все еще твердо отстаивал социалистический выбор и нерушимое братство Союза, не мысля себя вне руководства со стороны “ума, чести и совести всего прогрессивного человечества”».