Киммерийский закат

Чуть в сторонке от стола, глубоко осев в кресле и безучастно прикрывшись тяжеловесными дымчатыми очками, притаился вице-президент страны Ненашев. Взглянув на него, Федорченко понял, что рассчитывать на поддержку этого человека не имеет смысла, он здесь – всего лишь «телезаставка». Притом, что главный кагэбист был настроен решительно. Взгляд его белесо-кровянистых глаз был тяжелым и неотвратимым, как «строгий выговор по партийной линии с занесением».

– Спасибо, Петр Васильевич, помаленьку, – голос президента телерадиокомпании дрожал, и самого его явно лихорадило.

– Понимаю, подняли посреди ночи, – шеф госбезопасности говорил медленно, с расстановкой, подчеркивая значение каждого слова. В этом он явно подражал «вождю всех времен и народов», не доставало разве что трубки и кавказского акцента.

В какое-то мгновение Федорченко даже показалось, что Старый Чекист все-таки извлечет из бокового кармана кителя курительную трубку и, разминая прокуренным указательным пальцем табак, голосом незабвенного Иосифа Виссарионовича произнесет: «Мы тут с таварищами пасавэтовались, и есть такое мнэние…»

Трубки шеф госбезопасности так и не извлек, однако отчетливый грузинский акцент его Федорченко послышался совершенно явственно.

– Не создается ли впечатление, товарищ Федорченко, что мы с вами и так слишком долго спали. Поэтому не взыщите, если несколько последующих ночей окажутся для вас бессонными.

– Понимаю-понимаю, – с пересохшим горлом заверил его главный журналист империи, абсолютно ничего при этом не понимая.

– Тут такое дело… – заговорил Ненашев, разбуженный свинцовой трелью и холодным взглядом кагэбиста. – Очень сильно заболел Русаков.

– В такое-то сложное время!.. – сокрушенно покачал головой Федорченко, что, однако, прозвучало, как «нашел когда болеть!»

– Все крайне серьезно, – многозначительно намекнул вице-президент. – Мы не хотели бы излишне драматизировать ситуацию, чтобы не будоражить страну. Но вы же понимаете… Московские демократы это дело уже пронюхали.

– Однако помнится, еще вчера… – начал было Федорченко, но шеф госбезопасности беспардонно прервал его:

– Не важно, что было вчера, товарищ Федорченко. Важно, что сегодня мы обладаем достоверной информацией, из которой следует, что существуют силы, готовящие антисоциалистический переворот, который автоматически ведет к гибели Союза.

– Причем готовят его те же силы, которые в последнее время атакуют ваше телевидение, обвиняя в прокоммунистических взглядах и антиперестроечной политике ваших телепрограмм, – слегка покачивался в кресле Ненашев.

В своих дымчатых очках он был похож на несостоявшегося босса мафии. Несостоявшегося уже хотя бы потому, что президент гостелерадиокомпании так и не приучил себя воспринимать его всерьез: ни в каких проявлениях, ни в каких ипостасях.

– И что же от меня требуется? – Поняв, что это еще не арест и что арестовывать, судя по всему, эту и все последующие ночи пока что будут других, Федорченко не то чтобы совсем уж успокоился, но по крайней мере взял себя в руки. А главное, он пытался вывести себя из состояния, наступающего всякий раз, когда человека поднимают с постели, но забывают при этом разбудить.

– Вот это уже разговор, – одобрительно кивнул Корягин, беря со стола две папочки с бумагами. – Здесь документы, связанные с введением в стране чрезвычайного положения.

– В связи с болезнью Президента? – неосторожно вырвалось у Федорченко.

Шеф госбезопасности снисходительно взглянул на него и устало вздохнул. Как они ему надоели, все эти непонятливые газетчики, телевизионщики, обозреватели и радиокомментаторы…

– Страну спасать надо, товарищ Федорченко, – и вновь в голосе обер-кагэбиста сникшему Федорченко почудилось произношение незабвенного Иосифа Виссарионовича. Оно уже возникало как наваждение. – Страну спасать нада, панымаешь?

– Ну, если появился указ Президента о введении чрезвычайного положения, тогда, конечно…

– Если вы имеете в виду Русакова, товарищ Федорченко, то такого указа он не издавал, – терял терпение Ненашев, уже твердо решивший, что первое, что он сделает, когда чуточку утвердится в должности Президента, – уволит этого хохла, причем так, чтобы и имени его никто на телевидении не вспоминал. – Зато есть постановление Госкомитета по чрезвычайному положению. С этой минуты вы будете подчиняться только его указам и распоряжениям. И выполнять только то, что будет предписано гэкачепе. Все остальное вас ни к чему не обязывает.

– Абсолютно ни к чему, – цинично подтвердил Корягин. – Тексты документов, которые вы получили, начинайте передавать в шесть утра. Сразу же после гимна. По всем каналам радио и телевидения, по всем радиостанциям и программам, или как они там у вас называются. Уточняю: в течение дня передавать только содержание этих документов, а также то, что еще будет поступать за нашими подписями, и… музыку.