Кимоно

— Я приехал сюда специально из-за эрцгерцога Франца-Фердинанда, — возбужденно сказал Реджи. — Они устроили угощение, шампанское галлонами! Кое-кто из дипкорпуса ощутил вдохновение. Они узрели видения и принялись пророчествовать. Фон Фалькентурм, германский военный атташе, кричал: «Нам надо драться! Мы будем драться! Нам все равно, кого бить! Россия, Франция, Англия, да, разом всех!» Этот мужчина был пьян, конечно, но ведь, в конце концов, in vino veritas[39]. Остальные квадратные головы очень обеспокоились и наконец утихомирили Фалькентурма. Но я говорю вам, Джеффри, это все-таки придет; это в самом деле будет!

— Что это будет?

— Великая война. И слава Богу, что будет!

— Почему слава Богу?

— Потому что мы стали слишком изощренными и слишком животными. Надо уничтожить себя и возродиться заново. Надо уйти по крайней мере от женщин, гостиных и глупой болтовни. Мы станем мужчинами. Это даст нам над чем поработать и над чем подумать.

— Да, — эхом отозвался Джеффри, — я хотел бы найти работу.

— Вы получите ее наверняка. Я желал бы быть солдатом. Вы останетесь в Японии еще?

— Нет, уезжаю на следующей неделе, уезжаю домой.

— Увидите, я в своем самоотречении пойду далеко и, пожалуй, уеду вместе с вами.

— Не благодарю, — сказал Джеффри, — скорее наоборот.

В своем возбуждении Реджи не заметил холодности в обращении своего друга. Прямая грубость вызвала представление о целой цепи фактов, которые Реджи или моментально забывал до сих пор, или не успел осознать.

— Извините, Джеффри, — сказал он, поднимаясь, чтобы уходить.

— Не за что, — ответил Баррингтон, не обращая внимания на протянутую руку друга и отворачиваясь, чтобы заказать новую порцию напитка.

В кармане у Джеффри было письмо, полученное в это утро от его жены. Оно гласило:

«Милый Джеффри! Я очень жалею. Я не могу вернуться. Это не только оттого, что случилось. Я — японка. Вы — англичанин. Вы не можете любить меня по-настоящему. Наш брак был ошибкой. Все говорят так, даже Реджи Форсит. Я делала все, что могла, чтобы вернуться к Вам. Я пошла к Реджи вчера вечером и спросила его, что в самом деле было. Он сказал, что наш брак — ошибка и что наш приезд в Японию — тоже ошибка. Так и по-моему. Я думаю, мы в Англии могли бы быть счастливы. Я прошу Вас дать мне развод. Это, кажется, очень легко в Японии. Вам надо только подписать бумагу, которую даст Вам мистер Ито. Тогда я стану совсем опять японкой и мистер Фудзинами может принять меня опять в свою семью. А Вы будете свободны и можете жениться на английской девушке. Но не делайте ничего с мисс Смит. Она очень дурная девушка. Я никогда не выйду замуж за кого-нибудь еще. Мои родные очень любезны со мной. Мне гораздо лучше оставаться в Японии. Титина говорила, что я напрасно ушла. Пожалуйста, дайте ей от меня пятьдесят фунтов и отошлите обратно во Францию, если она хочет уехать. Я не думаю, чтобы для нас было бы хорошо увидеться. Мы только сделали бы один другого еще несчастнее. Танака здесь. Я не люблю его теперь. Прощайте! Прощайте!

Любящая Вас Асако».

Из этого письма Джеффри понял, что и Реджи тоже был против него. Просьба о разводе сокрушила его окончательно. Как мог он развестись с женой, не имея ничего против нее? В ответ он послал новый отчаянный призыв вернуться. Ответа не было.

Тогда он переехал из Токио в Йокогаму — расстояние всего восемнадцать миль, — дожидаясь отправления парохода.

Туда и последовал за ним Ито.

— Я извиняюсь перед вами, — возмутительный низенький человек начинал теперь каждый раз разговор с этой приводящей в отчаяние фразы. — Миссис Баррингтон очень рада была бы получить развод. Она очень желает, чтобы ее имя было внесено в семейный список Фудзинами. Если не будет развода, это невозможно.

— Но, — возразил Джеффри, — ведь развестись не так легко, как жениться, к несчастью.